Шарль Лало - Введение в эстетику

Эти две великие формы прекрасного, вызывающие наше восхищение, формы одинаково реальные и одинаково законные, вовсе не совпадают в одних и тех же предметах и отнюдь не опираются на одни и те же принципы.

Некоторые утверждают, что миссия искусства заключается в воспроизведении и увековечении прекрасного в природе; с этой точки зрения, идеал искусства заключался бы в том, чтобы искусство отождествилось с красотой в природе и оказывало на наши чувства то же самое воздействие; и это, по-видимому, самое большее, что можем мы ожидать от искусства.

Но эта мнимая очевидность весьма противоречит фактам. «Прекрасное в природе, – говорит Кант, – составляют прекрасные вещи; прекрасное в искусстве – прекрасное воспроизведение вещи [66] Кант, Критика способности суждения, 1, 248. . Добавим к этому: «Воспроизведение вещи, которая в природе может быть как прекрасною, так и безобразною».

Тёпффер очень мило высмеял сторонников этого идеалистического натурализма. «По мнению этих господ, – говорит он, – Дагерр хотя и является величайшим художником древних и новых времен, но все же он стоит ниже изобретателя зеркала… Ибо ничто, ничто в мире не воспроизводит прекрасное в природе вернее, чем большое зеркало парижской мануфактуры первого сорта. Немецкие зеркала, говорят, придают голубоватый оттенок и кривят».

Универсальный принцип, утверждающий, что прекрасное в искусстве возможно лишь как подражание прекрасному в природе, не что иное, как «pons asinorum». Пойдем по нему, говорит Тёппфер, чтобы не показаться меньшим ослом, чем другие, и мы увидим, что в действительности он дальше мельницы не ведет. И он рекомендует следующий маленький опыт. «У меня есть прекрасный Клод Лоррен. Возьмем его с собой и пойдем хотя бы на берег моря. Заходит солнце, пляж сверкает, море искрится – как это прекрасно!.. Гляжу на своего Клода Лоррена – какое безобразие!.. Как! Вы осмеливаетесь, Клод, представить нам это маленькое, совершенно тусклое небо, которое вы намазали на своем холсте, как нечто столь же прекрасное, как эта ослепительно-яркая красота природы. Тогда вы лишь жалкий пачкун, несмотря на то что вы – Клод, несмотря на то что вы – Лоррен. Я видел панорамы и диорамы, отражающие великолепие этого ослепительного пляжа куда лучше, чем ваш холст» [67] R. Töpffer, Reflexions etmenuspropos d'unpeintregenevois, ou Essaisur le beaudanslesart s. 1848, II, cp. 2, 3., 4. Есть русск. пер. .

Много посредственных картин или статуй отлично передают красоту строения, т. е. естественную красоту существа или предмета, но лишены художественной красоты, хотя и хорошо выполнены с технической стороны. «Величайшее искусство, искусство Микеланджело, например, – говорит Верной Ли, – часто дает нам тела, красота строения которых омрачена бросающимися в глаза недостатками, не говоря уже о том, что совершенное развитие членов и способность к выполнению всех нормальных движений, без которых нет и красоты строения тела, весьма часто – гораздо чаще, чем это можно было бы думать, – приносится в жертву требованиям линейной и перспективной (spatiale) композиции. Наоборот, любая выставка и банальнейшая коллекция дают нам дюжины примеров обратного, т. е. дают возможность легко и убедительно констатировать красоту самой модели, которая внушила, однако, лишь посредственные и плохие картины или статуи… В них отсутствует та перспективная и линейная переработка натуры, цель которой заключается не в том, чтобы предоставить нам более легкое и более полное наслаждение красотами самой натуры (форма, краски, движение), но доставить наслаждение совершенно особого рода: его нельзя определить иначе, как сказав, что оно – наслаждение красотою перспективных и линейных отношений художественного произведения самого по себе, помимо всякого соображения о предмете, послужившем моделью для произведения» [68] Vernon Lee. Travauxrecentsdel'esthetiqueallemande. Revue philosophique, 1902, II стр. 79, сравн. 89. – La Sympathie esthetique, ibid., 1907, II, стр. 628–9. – См. еще: E. Veron, L'esthetique, 1878, стр 119, 132. V. Cherbulez, L'arteetlanateire, 1892, стр. 64, 71 и след. Есть русск. пер. Шербюлье Искусство и природа, СПб., 1899. .

Искусство не только не является бесполезным повторением природы, как слишком часто думают, но и воздействует на нас совершенно отличным от природы образом.

Люди, имеющие дело лишь с природой и знакомые только с элементарными формами искусства, вообще умеют ценить лишь то, что велико, полезно, здорово. В самом деле, вне этих желательных или нормальных форм, природа сама по себе лишена всякой красоты. Для крестьянина «прекрасная погода» – это «богатая погода», т. е. весною «прекрасная погода» означает дождь на лугах или на полях до работы; зимою же это будет означать мороз, убивающий вредных насекомых и позволяющий ездить по низким затопляемым местам; наконец, в месяцы жатвы и сбора винограда «прекрасная погода» будет означать солнечный день. Все знают, что крестьянин называет «прекрасной свиньей». «Прекрасная равнина для крестьянина опять-таки значит хорошо содержимое хозяйство, в котором даже малейший клочок земли использован, например, для огорода. Покрытая вереском земля и пустошь, прелестные в глазах художника, кажутся труженику безобразными и служат для него воплощением нищеты и неблагодарного труда. Происходит же это оттого, что он в них видит лишь их «естественную» красоту или «естественное» безобразие.

Подобным же образом «красивая женщина» в глазах человека толпы и в обыденной речи означает женщину высокого роста, сильную, хорошо сложенную и пышущую здоровьем; человеку же более тонкого вкуса она может показаться самим уродством по своему сложению, лицу и интеллекту.

Понятно, что эти «филистеры» оценят в художественном произведении исключительно те качества, которые они высоко ставят и в повседневной жизни. Как женские фигуры, им нравятся безвкусные слащавые олеографии, как мужские типы – этюды с дюжих натурщиков. Простонародью нравятся драмы и романы, переносящие его в мир аристократии, грубо приближенный к его понятиям; пресыщенная же аристократия охотно предпочитает, подобно аристократии XVIII в., истощенной светской жизнью, пасторали или, как современная французская буржуазия, «parvenue», – реализм, «тривиальность», – все то, что в силу реакции кажется нормальной и здоровой жизнью.

Когда удается освободиться от этой традиционной двусмысленности, то сразу становится ясным, что красота природы не только не союзник красоты художественной, но часто является даже ее конкурентом и придатком. Одна красота изгоняет другую. Не только слишком точное подражание или предмет слишком обыденный по природе своей оскорбляют эстетическое чувство; но помимо того, искусство на наших глазах мало-помалу покидает область природы по мере того, как, при помощи науки, мы открываем в ней все новые красоты, ибо красоты природы и искусства – различного порядка. В эстетическом отборе, сила которого нисколько не уступает силе естественного отбора, две красоты не могут сосуществовать, не причиняя вреда друг другу.