Иммануил Кант - Обоснование непостижимого

Так как из третьего рассуждения явствует лишь то, что всякая реальность должна быть дана или в необходимом существе как определение, или через него как через некоторое основание, то остается еще нерешенным вопрос, содержатся ли свойства – рассудок и воля – в высшем существе как присущие ему определения или их должно рассматривать всего лишь как следствия, имеющиеся благодаря ему в других вещах. Если бы справедливо было последнее, то, несмотря на все преимущества, которые совершенно очевидны в этом первосуществе, поскольку они вытекают из самодовления, единства и независимости его бытия как великого основания, его природа все же была бы гораздо ниже той, которую необходимо мыслить, когда мыслишь Бога. Ибо, не обладая познанием и способностью решать, оно само было бы слепо действующим необходимым основанием других вещей и даже других мыслящих существ и отличалось бы от вечной судьбы некоторых древних только тем, что его описание было бы более понятным. Именно поэтому во всяком учении должно быть обращено на это обстоятельство особое внимание, и именно поэтому мы не могли упустить его из виду.

Последовательно излагая основания для моего доказательства, я нигде не употребил выражения совершенство . И это не потому, что считаю, будто всякая реальность уже означает то же самое, что совершенство, или что оно заключается в величайшей согласованности в едином. У меня есть серьезные основания резко отделить это суждение от многих других. После того как я долгое время производил тщательные общие и специальные исследования понятия совершенства, я пришел к убеждению, что в более точном познании его скрыто очень много такого, что способно пролить свет на природу духа, нашего собственного чувства и даже на основные понятия практической философии.

Я узнал, что выражение совершенство в некоторых случаях страдает, правда, от довольно значительных искажений его подлинного смысла, связанных с неточностями всякого языка, но что тем не менее в том его значении, на которое каждый особенно обращает внимание, оно при всех упомянутых искажениях всегда предполагает отношение к существу, которое обладает познанием и способностью желаний (Begierde). Так как потребовалось бы слишком подробное рассуждение, чтобы довести основание для доказательства бытия Бога и присущей ему реальности до рассмотрения этого отношения, хотя с помощью того, что нами положено в основу нашего исследования, это и было бы возможно сделать, то я в соответствии с целью своего сочинения не счел уместным чрезмерно расширить изложение привлечением этого понятия.

В соответствии с приведенным выше доказательством каждому легко будет присоединить к нему такие очевидные выводы, как-то: я, мыслящий, не представляю собой безусловно необходимого существа, ибо я не основание всей реальности, я есмь нечто изменчивое; никакое другое существо, чье небытие возможно, т. е. чье упразднение не есть в то же время упразднение всякой возможности, никакая изменчивая вещь или такая, которая имеет границы, а следовательно, также и мир, не обладают такой природой; мир не есть акциденция божества, ибо в нем имеются антагонизм, недостатки, изменчивость – все это противоположно определениям божества; Бог не единственная (einige) существующая здесь субстанция, а все другие существуют лишь в зависимости от него и т. д.

Я замечу здесь еще следующее: основание для доказательства бытия Бога, которое мы даем, построено только на том, что нечто возможно. Оно есть поэтому такое доказательство, которое можно вести совершенно a priori. Ни мое собственное существование, ни существование других мыслящих существ, ни существование телесного мира [при этом] не предполагается. Это доказательство действительно заимствовано из внутреннего признака абсолютной необходимости. Существование этого существа именно таким образом познается из того, что действительно составляет абсолютную необходимость его, следовательно, вполне генетически.

«Мир не есть акциденция божества, ибо в нем имеются антагонизм, недостатки, изменчивость – все это противоположно определениям божества»

Все доказательства, которые обыкновенно ведутся от действий этого существа к его бытию как причине, даже если допустить, что они могли бы доказывать это бытие с такой строгостью, какой они не обнаруживают, все же никогда не могут сделать понятной природу этой необходимости. На основании того только, что нечто существует с безусловной необходимостью, возможно, чтобы нечто было первой причиной другого, но из того, что нечто есть первая, т. е. независимая, причина, следует только, что если имеются действия, то должна существовать и эта первая причина, но не следует, что она существует с безусловной необходимостью.

Далее, из предлагаемого нами основания для доказательства явствует, что сущность каждой другой вещи и реальность всякой вообще возможности имеют основание в том единственном существе, в котором находим наивысшую степень рассудка и воли, представляющую собой максимально возможное основание. Поскольку в таком существе все должно находиться в предельно возможном согласии, постольку отсюда уже заранее можно заключить, что так как воля всегда предполагает внутреннюю возможность самой вещи, то основание возможности, т. е. сущность Бога, будет находиться с его волей в наибольшем согласии не в том смысле, что Бог благодаря своей воле есть основание внутренней возможности, а потому, что та самая бесконечная природа, которая относится к сущности каждой вещи как основание, относится в то же время к данным через нее величайшим следствиям как высшая способность желания и что это второе отношение может быть плодотворным, только если предполагается первое. Поэтому возможности самих вещей, данных через божественную природу, будут согласованы с великим желанием Бога. А в этом именно согласии и состоят благо и совершенство. И так как вещи согласуются с благом, то даже в возможностях вещей будут уже единство, гармония и порядок.

Но если глубокое рассмотрение существенных свойств вещей, которые раскрывает нам опыт, позволяет нам даже в необходимых определениях их внутренней возможности увидеть единство в многообразном и слаженность в разрозненном, то таким образом, идя по пути познания, мы в состоянии будем a posteriori заключить к единому принципу всякой возможности и в конце концов достигнем того самого основного понятия безусловно необходимого бытия, от которого мы отправлялись первоначально, идя априорным путем. Теперь же наше внимание должно быть обращено на то, чтобы посмотреть, нельзя ли в самой внутренней возможности вещей найти необходимое отношение к порядку и гармонии, а в этом неизмеримом многообразии – единство, чтобы мы могли на этом основании судить, дает ли сама сущность вещей возможность для познания высшего, общего [для всех них] основания.