Георг Гегель - Законы диалектики. Всеобщая мировая ирония

Третью эпоху можно сравнить с Римским миром. В ней также существует единство всеобщего, но не как единство абстрактного всемирного владычества, а как гегемония самосознательной мысли. Теперь признается рациональная цель, и привилегии и проявления партикуляризма заменяются единством по отношению к всеобщей цели государства. Народы желают права в себе и для себя; не только отдельные трактаты имеют силу, но в то же время принципы составляют содержание дипломатики.

Религия также не может устоять без мысли, и она отчасти приближается к понятию, отчасти же, будучи принуждаема самою мыслью, она становится интенсивной верой или, под влиянием отчаяния, вызванного мыслью, она, совершенно чуждаясь мысли, становится суеверием.

Реформация, проявившаяся в третью эпоху германского мира, явилась результатом испорченности церкви. Испорченность церкви не случайна, она не является лишь злоупотреблением силою и властью. Злоупотребление есть слово, которое обычно употребляется для обозначения испорченности: предполагается, что основа хороша, что сама сущность дела безукоризненна, но страсти, субъективные интересы, вообще случайная воля людей пользовались этим хорошим делом как средством для себя и что ничего больше не требуется, как только удалить эти случайности.

При таком представлении предполагают, что дело обстоит благополучно, и зло принимается лишь за нечто внешнее по отношению к нему. Однако если делом зло употребляют случайным образом, то это происходит лишь в частностях, но совершенно иным оказывается всеобщее великое зло в столь великом и всеобщем деле, как церковь. Испорченность церкви развилась из нее самой; ее принцип заключается именно в том, что это (das Dieses) как нечто чувственное оказывается в ней, что внешнее как таковое оказывается внутри ее самой (преображение его искусством недостаточно). Более высокий, мировой дух уже исключил из нее духовный элемент; она непричастна ему и не интересуется им; таким образом она удерживает при себе это, – это чувственная, непосредственная субъективность, которая не преображена ею в духовную субъективность. С этих пор она отстает от мирового духа; он уже опередил ее, так как он дошел до признания чувственного чувственным, внешнего внешним, до проявления себя в конечном в конечных формах и до того, что именно в этой деятельности он оказывается при-себе-самом как действительная правомерная субъективность.

Такое определение, которое с самого начала содержится в церкви, необходимо ведет ее к испорченности, когда оно уже не встречает сопротивления, когда оно упрочилось. Тогда элементы становятся свободными и выполняют свое назначение.

Памятник Г. Гегелю в Штутгарте

Итак, этот внешний характер в самой церкви становится злом и испорченностью и развивается как отрицательное начало в ней самой. Формами, в которых обнаруживается эта испорченность, являются ее различные отношения, в которые поэтому вносится этот момент. В набожности вообще содержится суеверие, привязанность к чувственному, к обыденной вещи. Эта привязанность имеет различные формы: рабское подчинение авторитету, потому что дух как находящийся в нем самом вне себя несвободен, удерживается вне себя; нелепейшая и в высшей степени ребяческая вера в чудеса, так как предполагается, что божественное существует в совершенно единичных и конечных формах для совершенно конечных и особенных целей; затем властолюбие, невоздержность, полная испорченность, проявляющаяся в грубости и пошлости, лицемерии, обмане, – все это обнаруживается в ней, потому что чувственный элемент вообще не сдерживается и не формируется в ней рассудком; он стал свободен, причем эта свобода проявляется лишь в грубых, диких формах. С другой стороны, добродетель церкви как относящаяся отрицательно к чувственности лишь абстрактно отрицательна; она не способна быть нравственной в ней, а поэтому выражается лишь в бегстве, в отречении от мира и оказывается в действительности безжизненной.

Эти контрасты в церкви – грубый порок и жадность и готовая на всякие жертвы возвышенность души – еще усиливаются благодаря той энергии, которую человек чувствует в себе, в своей субъективной силе, противопоставляемой внешним предметам, в природе, в которой он сознает себя свободным, и таким образом он приобретает теперь для себя абсолютное право. Церковь, которая должна спасать души от испорченности, обращает это самое спасение во внешнее средство и теперь унижается до того, что осуществляет его внешним образом. Отпущение грехов, высшее удовлетворение, которого ищет душа, чтобы быть уверенной в своем единстве с богом, наиболее глубокое, наиболее внутреннее, предлагается человеку в высшей степени поверхностно и легкомысленно – а именно просто продается за деньги, и в то же время это совершается для внешних целей – для невоздержности. Правда, целью является и построение собора Св. Петра, величественнейшего создания христианского мира в центре престольного города религии. Но подобно тому как величайшее произведение искусства, Афина и ее храм в афинском Акрополе, воздвигается на деньги союзников Афин и лишает Афины их союзников и их могущества, так и построение этого собора Св. Петра и «Страшный суд» Микеланджело в папской капелле становятся Страшным судом над этой величественной постройкой и ее низвержением.

Старинное и выдержавшее все испытания глубокое чувство немецкого народа должно произвести это низвержение по требованию простого, прямого сердца. В то время как все другие устремляются в Ост-Индию, Америку, чтобы приобретать богатства, сосредоточить в своих руках мирские владения, опоясывающие землю, в которых не должно заходить солнце, простой монах, наоборот, находит это (das Dieses) – то, чего христианство прежде искало в земном, каменном гробе, – в более глубоком гробе абсолютной идеальности всего чувственного и внешнего, в духе, и обнаруживает его в сердце, в том сердце, которое, будучи бесконечно оскорблено тем, что наиболее внешнее предлагается для удовлетворения потребности в наиболее внутреннем, познает извращение абсолютного отношения истины во всех отдельных чертах, преследует и уничтожает его.

Простое учение Лютера заключается в том, что это бесконечная субъективность, т. е. истинная духовность, Христос никоим образом не присутствует и не оказывается действительным как нечто внешнее, но как духовное начало он вообще обретается лишь в примирении с богом, в вере и в приобщении. Эти два слова выражают все. Это не есть ни сознание, относящееся к чувственной вещи как к богу, ни сознание, предметом которого является что-либо такое, что только представляется, но не существует и не имеется в наличии, но сознание, относящееся к чему-то действительному, которое не есть чувственное.