Георг Гегель - Законы диалектики. Всеобщая мировая ирония

Поэтому образованные французы чувствуют антипатию к протестантизму, так как он кажется им чем-то педантичным, унылым, мелочно-моральным, потому что дух и мышление сами должны были бы иметь дело с религией; наоборот, месса и другие обряды избавляют от необходимости думать в то время, когда они совершаются, но глазам представляется внушительное, чувственное зрелище, так что, присутствуя при нем, можно даже совершенно невнимательно болтать и все-таки выполнить то, что требуется.

Мы уже говорили об отношении новой церкви к мирским делам, и теперь следует еще лишь точнее выяснить это отношение. Развитие духа и духовный прогресс после Реформации состоят в том, что, подобно тому как дух теперь сознает свою свободу благодаря примирению, происходящему между человеком и богом, сознает достоверность объективного процесса как самого божественного существа, он теперь вмешивается и в этот объективный процесс и осуществляет его в дальнейшем развитии мирского.

Благодаря достигнутому примирению пробудилось сознание того, что мирское способно содержать в себе истину; наоборот, прежде мирское считалось лишь злом, неспособным к добру, которое оставалось чем-то потусторонним. Теперь пробуждается сознание того, что нравственное и справедливое в государстве божественны, что в них осуществляется заповедь бога и что по содержанию нет ничего более высокого и священного. Отсюда вытекает, что безбрачие уже не ставится выше брака. Лютер женился, чтобы показать, что он уважает брак, не боясь клевет, которые посыпались на него по этому поводу. Он был обязан сделать это, а также есть мясо в пятницу, чтобы показать, что это дозволено и законно вопреки мнимому престижу аскетизма. Благодаря семье человек вступает в общение, во взаимное отношение зависимости в обществе, и этот союз оказывается нравственным; наоборот, монахи, удалившиеся от нравственного общества, составляли как бы постоянную армию папы, подобно тому как янычары составляли основу турецкого могущества. С браком священников исчезает и внешнее различие между мирянами и духовенством.

Бездельничанье также перестало считаться чем-то святым; начали считать более достойным, чтобы зависимый человек сам делал себя независимым благодаря своей деятельности, благоразумию и прилежанию. Честнее, чтобы тот, у кого есть деньги, покупал, хотя бы и для удовлетворения излишних потребностей, вместо того чтобы дарить эти деньги лентяям и нищим, потому что он дает эти деньги такому же числу людей, и, по крайней мере, выполняется условие, чтобы они деятельно работали. С этих пор промышленность, ремесло стали нравственными, и исчезли те препятствия, которые создавала для них церковь. А именно церковь признавала грехом давать деньги взаем за проценты; однако необходимость этого вызывала совершенно обратный результат. Ломбардцы (отсюда французское выражение lombard для ссудной кассы), и в особенности Медичи, ссужали деньги государям во всей Европе.

Третий момент святости в католической церкви, слепое повиновение, также был устранен. Теперь повиновение законам государства было возведено в принцип, как разум, проявляющийся в желаниях и действиях. При этом повиновении человек свободен, так как особенное подчиняется всеобщему. У самого человека есть совесть, и поэтому он должен свободно повиноваться. Благодаря этому становятся возможными развитие и осуществление разума и свободы, и разумными теперь оказываются и божественные заповеди. Религиозная совесть уже не противоречит разумному; разумное может спокойно развиваться в своей сфере, не будучи вынуждено прибегать к насилию против противоположного. А в католической церкви абсолютно правомерным признается противоположное. Хотя государи все еще могут быть плохи, но религиозная совесть уже не оправдывает этого и не побуждает их к этому. Наоборот, в католической церкви вполне возможно, что совесть противопоставляется законам государства. Священники часто поддерживали и устраивали цареубийства, заговоры против государства и т. п.

Это примирение государства и церкви наступило для себя непосредственно. Еще не происходит преобразования государства, системы прав, потому что то, что в себе справедливо, сперва должно быть найдено мышлением. Законы свободы еще должны развиться в систему того, что в себе и для себя справедливо. Дух еще не сразу после Реформации выступает в этой законченности, потому что она сперва ограничивается непосредственными изменениями, например уничтожением монастырей, епископств и т. д. Примирение бога с миром сначала выражалось еще в абстрактной форме, но еще не в системе нравственного мира.

Примирение должно прежде всего происходить в субъекте как таковом, в его сознательном чувстве; субъект должен увериться, что дух вселился в него, что, как выражается церковь, в нем надорвалось сердце и проявилась божественная благодать. По природе человек не таков, каким он должен быть; лишь благодаря процессу преобразования он доходит до истины. Общее и умозрительное выражается именно в том, что человеческое сердце не таково, каким оно должно быть. Затем требовалось, чтобы субъект сознавал, каков он в себе, т. е. догматика требовала, чтобы человек знал, что он зол. Но индивидуум зол лишь тогда, когда естественное в чувственном влечении, воля неправедного осуществляется необузданно, невоспитанно, насильственно; и однако требуют, чтобы он знал, что он зол и что в него вселился добрый дух; итак, он должен непосредственно иметь в себе и переживать то, что есть в себе, умозрительно.

Так как теперь примирение приняло эту абстрактную форму, человеку приходится испытывать мучение, заключающееся в том, что он вынужден заставлять себя сознавать свою греховность и признавать себя злым. Наивнейшие души и невиннейшие натуры мечтательно следили за сокровеннейшими движениями своего сердца, чтобы тщательно наблюдать их. С этой обязанностью была связана и противоположная обязанность, а именно – человек должен также знать, что в него вселился добрый дух, что в нем проявилась божественная благодать. Не принято во внимание большое различие: знать, чтò есть в себе, и знать, чтò оказывается существующим. Наступила мучительная неизвестность, вселился ли в человека добрый дух, и весь процесс преобразования должен был признаваться происходящим в самом субъекте.

Мы еще находим отголосок этой муки во многих духовных песнях того времени: псалмы Давида, носящие сходный характер, были введены тогда и как церковные песни. Протестантизм усвоил эту склонность к придирчивому размышлению о субъективном душевном состоянии, придавал значение занятию им и долго носил характер внутреннего мучительства и убожества; в настоящее время это побудило многих перейти в католицизм, чтобы получить вместо этой внутренней неуверенности формальную широкую уверенность, внушаемую тем величественным целым, которое представляет собой церковь.