Мишель Монтень - Мишель Монтень. Опыты. Книга вторая

Плиний сообщает [126] Плиний Старший . Естественная история, IV, 26. об одном из северных народов, что благодаря мягкости тамошнего воздуха люди в тех краях столь долговечны, что обычно сами кончают с собой; устав от жизни, они обыкновенно, по достижении весьма почтенного возраста, после славной пирушки бросаются в море с вершины определенной, предназначенной для этой цели скалы.

По-моему, невыносимые боли и опасение худшей смерти являются вполне оправданными побуждениями к самоубийству [127] Из данной главы явствует, что, в разрез с учением католической церкви, Монтень не только не осуждает самоубийство, но даже восхваляет его. Но, чтобы отвлечь внимание папских цензоров, Монтень начинает главу с якобы благочестивого признания своего подчинения авторитету церкви. В действительности же это торопливо изложенное согласие с церковным учением нужно Монтеню для прикрытия тех смелых мыслей, которые он развивает в дальнейшем на протяжении всей главы. К такому тактическому приему Монтень прибегает очень часто. Если, учесть, что Монтень отрицает такие важнейшие догмы католического вероучения, как первородный грех, искупление, загробная жизнь и др., то станет ясно, насколько несостоятельны попытки некоторых исследователей представить Монтеня-верующим католиком. .

Среди всех наших французских писателей я отдаю пальму первенства — как мне кажется, с полным основанием — Жаку Амио [128] Жак Амио (1513-1593) — филолог-гуманист; перевел на французский язык все сочинения Плутарха и многие другие античные произведения. Особенной популярностью пользовался его перевод (по тому времени весьма высокого качества) «Сравнительных жизнеописаний» Плутарха (1559). Высокая оценка, даваемая Монтенем переводам Плутарховых сочинений Жаком Амио, разделялась не только многими его современниками, но и в XVII и XVIII вв. , и не только по причине непосредственности и чистоты его языка — в чем он превосходит всех прочих авторов, — или упорства в столь длительном труде, или глубоких познаний, помогших ему передать так удачно мысль и стиль трудного и сложного автора (ибо меня можно уверить во всем, чем угодно, поскольку я ничего не смыслю в греческом; но я вижу, что на протяжении всего его перевода смысл Плутарха передан так превосходно и последовательно, что либо Амио в совершенстве понимал подлинный замысел автора, либо он путем продолжительного общения с мыслями Плутарха сумел настолько отчетливо усвоить себе его общее умонастроение, что нигде по крайней мере он не приписывает ему ничего такого, что расходилось бы с ним или ему противоречило). Но главным образом я ему благодарен за находку и выбор книги, столь достойной и ценной, чтобы поднести ее в подарок моему отечеству. Мы, невежды, были бы обречены на прозябание, если бы эта книга не извлекла нас из тьмы невежества, в которой мы погрязли. Благодаря его труду мы в настоящее время решаемся и говорить, и писать по-французски; даже дамы состязаются в этом с магистрами. Амио — это наш молитвенник. Если этому благодетелю суждено еще жить долгие годы, то я советовал бы ему перевести Ксенофонта [129] Ксенофонт (430-354 гг. до н.э.) — древнегреческий историк, участник или живой свидетель многих исторических событий, им описываемых. : это занятие более легкое и потому более подходящее его преклонному возрасту. И потом, мне почему-то кажется, что, хотя он очень легко и искусно справляется с трудными местами, все же его стиль более на высоте и более верен себе, когда мысль его течет плавно, без стеснения, не преодолевая препятствий.

Я только что перечел то место, где Плутарх рассказывает о себе следующее. Однажды Рустик, слушая в Риме его публичную речь, получил послание от императора, но не стал вскрывать его, пока речь не была окончена. Все присутствующие, сообщает Плутарх, очень хвалили по этому случаю выдержку Рустика [130] Плутарх . О любознательности, 14. — Рустик — Арулен Фабий (I в. н.э.), римский политический деятель, друг Тацита и Плиния Младшего; около 93 г. был приговорен императором Домицианом к смерти за панегирик Тразее Пету, осужденному на смерть Нероном. Плутарх не раз восхвалял независимость мысли Рустика и его приверженность стоическим принципам. . Рассуждая о любопытстве и о том жадном и остром пристрастии к новостям, которое нередко побуждает нас нетерпеливо и бесцеремонно бросать все ради того, чтобы побеседовать с новым лицом, или заставляет нас, пренебрегая долгом вежливости и приличием, тотчас же распечатывать, где бы мы ни находились, доставленные нам письма, Плутарх имел все основания одобрить выдержку Рустика; он мог бы, кроме того, еще похвалить его благовоспитанность и учтивость, выразившиеся в том, что он не пожелал прерывать течения его речи. Но я сомневаюсь, можно ли хвалить Рустика за благоразумие, ибо при неожиданном получении письма, да притом еще от самого императора, легко могло случиться, что, не распечатав и не прочитав его сразу, он тем самым навлек бы на себя крупную неприятность.

Прямо противоположен любопытству другой недостаток — беспечность, к которой я склонен по своему нраву. Я знал многих лиц, беспечность которых доходила до того, что у них можно было найти в карманах нераспечатанные письма, полученные, за три или четыре дня до того.

Я никогда не распечатываю не только писем, порученных мне для передачи другим, но и тех, которые случайно попадают мне в руки; и мне бывает совестно, если, когда я стою около какого-нибудь высокопоставленного лица, мне ненароком попадается на глаза какое-нибудь сведение из важного письма, которое он читает. Нет человека, который бы меньше, чем я, интересовался чужими делами и стремился за ними подглядывать.

На памяти наших отцов господин де Бутьер чуть не потерял Турина из-за того, что, сидя за ужином в приятной компании, он отложил и не стал читать полученного им донесения об изменах, замышлявшихся против этого города, обороной которого он руководил. Из того же Плутарха [131] Плутарх . Жизнеописание Юлия Цезаря, 65. я узнал, что Юлий Цезарь избежал бы смерти, если бы, идучи в сенат в тот день, когда он был убит заговорщиками, он прочел переданную ему записку. Плутарх еще рассказывает о фиванском тиране Архии, что накануне того дня, когда Пелопид привел в исполнение свой замысел убить его и вернуть свободу своему отечеству, некий другой Архий, афинянин, точнейшим образом изложил ему в письме все, что против него затевалось; но так как это сообщение было передано Архию во время ужина, то он отложил и не стал распечатывать письма, произнеся слова, которые с тех пор вошли в Греции в пословицу: «Дела — до завтра!» [132] Плутарх . О демоне Сократа, 27. — Пелопид — фиванский государственный деятель IV в. до н.э., содействовавший установлению фиванской гегемонии, в Греции.