Мишель Монтень - Мишель Монтень. Опыты. Книга вторая

то не дело зрелого разума судить о нас поверхностно лишь по нашим внешним поступкам. Следует поискать внутри нас, спустившись до самых глубин, и установить, от каких толчков исходит движение; однако, принимая во внимание, что это дело сложное и рискованное, я хотел бы, чтобы по возможности меньше людей занимались этим.

Мир — не что иное, как бесконечное разнообразие и несходство. Все пороки совершенно сходны между собой в том, что они пороки, и именно так их и толкуют стоики. Но хотя все они равно пороки, они пороки не в равной мере. Трудно допустить, чтобы тот, кто преступил установленную границу на сто шагов,—

не был более тяжким преступником, чем тот, кто преступил ее на десять; или что совершить святотатство не хуже, чем украсть на огороде кочан капусты:

Во всех этих проступках столько же различий, сколько и в любом другом деле.

Очень опасно не различать характер и степень прегрешения. Это было бы весьма выгодно убийцам, предателям, тиранам. Не следует, чтобы их совесть испытывала облегчение от сознания, что такой-то вот человек лентяй, или похотлив, или недостаточно набожен. Всякий склонен подчеркивать тяжесть прегрешений своего ближнего и преуменьшать свой собственный грех. На мой взгляд, даже судьи часто неправильно расценивают их.

Сократ говорил, что главная задача мудрости в том, чтобы различать добро и зло; то же самое и мы, в чьих глазах нет безгрешных, должны сказать об умении различать пороки, ибо без этого точного знания нельзя отличить добродетельного человека от злодея.

Среди других прегрешений пьянство представляется мне пороком особенно грубым и низменным. В других пороках больше участвует ум; существуют даже пороки, в которых имеется оттенок благородства, если можно так выразиться. Есть пороки, связанные со знанием, с усердием, с храбростью, с проницательностью, с ловкостью и и хитростью; но что касается пьянства, то это порок насквозь телесный и материальный. Поэтому самым грубым из всех ныне существующих народов является тот, у которого особенно распространен этот порок. Другие пороки притупляют разум, пьянство же разрушает его и поражает тело:

Наихудшее состояние человека — это когда он перестает сознавать и владеть собой.

По поводу пьяных среди прочих вещей говорят, что подобно тому, как при кипячении вся муть со дна поднимается на поверхность, точно так же те, кто хватил лишнего, под влиянием винных паров выбалтывают самые сокровенные тайны:

Иосиф [36] Иосиф — имеется в виду иудейский историк и военачальник Иосиф Флавий (37-95). — Приводимое в тексте сообщение см. в его «Автобиографии», 44. рассказывает, что, напоив направленного к нему неприятелем посла, он выведал у него таким способом важные тайны. Однако Август, доверившись в самых сокровенных своих делах завоевателю Фракии Луцию Пизону, ни разу не просчитался, как равным образом и Тиберий [37] Тиберий — римский император (14-37), пасынок Августа. — Оба приводимых Монтенем примера почерпнуты у Сенеки (Письма, 83). с Коссом, которому он открывал все свои планы; между тем известно, что оба они были столь привержены к вину, что их нередко приходилось уносить из сената совсем упившимися:

И ведь не побоялись же заговорщики посвятить Цимбра [39] Цимбр — Луций Тиллий Цимбр (I в. до н.э.), первоначально сторонник Цезаря, но в дальнейшем принимавший активное участие в заговоре против Цезаря и его убийстве. По словам Сенеки, у которого Монтень заимствует это сообщение, Цимбр был любитель выпить и очень болтлив (см. Письма, 83). — Кассий — Лонгин Гай (I в. до н.э.), римский политический деятель, один из инициаторов заговора против Цезаря, принимавший непосредственное участие в его убийстве. , который часто напивался, в свой замысел убить Цезаря, как они посвятили в него Кассия, который пил только воду. Цимбр по этому поводу весело сострил: «Как вы хотите, чтобы я носил в себе тайну о тиране, я, который переношу плохо даже вино?» Известно также, что немецкие солдаты, действующие во Франции, даже напившись до положения риз, никогда не забывают, однако, ни о своей родословной, ни своего пароля, ни о своем чине:

Я бы не мог себе представить такого беспробудного и нескончаемого пьянства, если бы не прочел у одного историка [41] Имеется в виду Диодор Сицилийский, у которого почерпнут приводимый в тексте эпизод (кн. XVI, 26). — Аттал — царедворец и полководец македонского царя Филиппа II (359-336 гг. до н.э.), о котором говорится в тексте. — Павсаний — один из придворных того же царя, славившийся своей красотой и являвшийся царским любимцем; в 366 г. он заколол Филиппа II. — Эпаминонд — известный фиванский полководец и политический деятель (IV в. до н.э.). о следующем случае. Аттал, пригласив на ужин того самого Павсания, который впоследствии, в связи именно с нижеследующим происшествием, убил македонского царя Филиппа — царя, своими превосходными качествами доказавшего, какое прекрасное воспитание он получил в доме Эпаминонда и в его обществе, — желая нанести Павсанию чувствительное оскорбление, напоил его до такой степени, что Павсаний, совершенно не помня себя, как самая непотребная женщина, стал отдаваться погонщикам мулов и самым презренным слугам в доме Аттала.