Жорж Батай - Проклятая доля

В природе не существует ни искусственного откармливания новорожденных, ни кастрации. Для примера я избрал именно домашнее животное, но в повадках животных все движения в основе своей одинаковы. Во всей совокупности случаев избыточная энергия питает рост или неистовое буйство индивидов. Теленок и корова, быки вол всего лишь дополняют это великое движение более красочной и знакомой иллюстрацией.

В растениях проявляется тот же, но гораздо ярче выраженный избыток. Они сами всецело суть рост и размножение (необходимая для их функциональной активности энергия - ничтожна). Но эту бесконечную изобилыюсть следует рассматривать по отношению к условиям, которые делают ее возможной - и ограничивают ее.

Вкратце остановлюсь на наиболее общих условиях жизни. Я настаиваю лишь на одном факте, имеющем решающее значение: солнечная энергия есть принцип ее изобильного развития. Источник и сущность нашего богатства даются в солнечном излучении, безвозмездно распределяющем свою энергию - свое богатство. Солнце отдает, никогда ничего не получая взамен: люди ощущали это задолго до того, как астрофизика измерила это непрерывное расточительство; они видели, как солнце способствует созреванию урожая, и связывали присущее ему сияние с жестом того, кто отдает, ничего не получая. В связи с этим необходимо подчеркнуть двоякое происхождение моральных суждений. Некогда ценностью наделялась непроизводительная слава, а вот сегодня ценность приписывается уровню производительности: открылся путь к приобретению энергии, превышающему ее расход. Теперь самая слава оправдана лишь теми последствиями, что прославляемое деяние имеет в мире полезного. Но затуманенное практическим рассудком и христианской моралью архаическое чувство все еще живо: в частности, оно обнаруживается в романтическом протесте против буржуазного мира; полностью оно теряет свои права разве только в классических концепциях экономики.

Солнечное излучение ведет к изобилию энергии на поверхности Земного шара. Но прежде всего живая материя получает эту энергию и накапливает ее в пределах доступного ей пространства. Живая материя излучает энергию или же впоследствии расточает ее, однако - перед тем, кахс отдать значительную ее часть на излучение, - материя по мере возможности использует энергию для роста. Только невозможность продолжать рост открывает путь к расточению энергии. Следовательно, подлинный избыток возникает лишь при ограничении роста индивида или группы.

Непосредственное ограничение для каждого индивида и каждой группы задается другими индивидами, другими группами. Но земная сфера (точнее говоря, биосфера [7] См. W. Vernadsky, La Biosphere, 1929, где намечены (с другой точки зрения) некоторые из последующих соображений. , соответствующая пространству, доступному для жизни) является здесь единственным реальным пределом. Индивид или группа могут быть ликвидированы другим индивидом или другой группой. Но общий объем живой природы от этого не меняется: в конечном счете, именно размеры земного пространства ограничивают глобальный рост.

В принципе, поверхность Земного шара освоена жизнью по мере возможного. Жизнь в своих многообразных формах приспосабливается к совокупности наличных ресурсов, так что ее основополагающей границей является само пространство. Те неблагоприятные регионы, где не могут иметь места жизненно необходимые химические операции, выглядят так, будто жизнь в них невозможна. Но если принять во внимание постоянное соотношение объема живой массы с местными климатическими и геологическими данными, то можно считать, что жизнь здесь занимает все доступное ей пространство. Эти местные условия определяют интенсивность давления, осуществляемого жизнью по всем направлениям. Но о давлении мы можем говорить в том смысле, что если каким-то способом увеличить доступное пространство, то это пространство сразу заполнится тем же самым образом, что и соседнее. Впрочем, так и происходит всякий раз при уничтожении жизни в любой точке Земного шара - будь то лесным пожаром, извержением вулкана или же по воле человека. Наиболее наглядный случай здесь - аллея, расчищенная садовником и поддерживаемая им в таком состоянии. Если за аллеей перестать ухаживать, давление окружающей жизни вскоре вновь покроет ее травами и кустарником, где будут кишеть разнообразные живые организмы.

Если аллею заасфальтировать, то она будет надолго защищена от давления жизни. Это означает, что возможный объем жизни - тот, что был бы, если не асфальтировать аллею, а перестать за ней ухаживать, - не будет использован; что энергия притока, соответствующего данному объему, будет утрачена, каким-то образом расточена. Такое давление нельзя сравнивать с давлением в закрытом котле: если пространство целиком наполнено жизнью и нигде нет отдушины - ничего не взорвется. Но давление жизни присутствует, жизнь как бы задыхается в чересчур узких рамках, разнообразными способами она стремится к невозможному росту; она открывает пути непрерывному истечению избыточных ресурсов, с риском грандиозного расточительства. Когда же рост достигает пределов, жизнь - хоть она и не в закрытом котле - как минимум начинает кипеть: не взрываясь, ее крайняя безудержность истекает в движении всегда на грани взрыва.

На последствия этой ситуации мы мало обращаем внимание в своих расчетах. Мы подсчитываем выгоду, но эта ситуация нас обезоруживает: дело в том, что само слово "выгода" противоположно тому желанию, которое вступает в действие при этих условиях. Как только мы хотим действовать рационально, нам приходится учитывать полезность с воих поступков; полезность же подразумевает какой-то выигрыш, сбережение или прирост. Если надо отвечать на изобилие жизни - его, без сомнения, можно использовать для какого-нибудь прироста. Но в поставленной проблеме это исключается. Если предположить, что рост уже невозможен, то куда девать продолжающую кипеть энергию? Потерять е е, - разумеется, не означает использовать. И все же речь идет именно об истечении крови - о чистой и простой потере, к оторая имеет место в любом случае : если с самого начала избыток энергии не может послужить росту - он утрачивается. Точно так же эта неизбежная утрата никоим образом не может сойти за полезную. Речь теперь идет лишь о приятной потере, которую следует предпочесть другой - неприятной: речь идет о приятности - а не о полезности. Однако последствия всего этого имеют решающее значение.