Тимоти Мортон - Стать экологичным

Если письмо действительно изобрели в агрокультурную эпоху (по крайней мере, тогда и правда был изобретен определенный, вполне узнаваемый, вид письма, а именно дискурс учета), письмо — обоюдоострый меч, одновременно яд и лекарство, или фармакон, как любил говорить Деррида [51] Деррида Ж. Фармация Платона // Деррида Ж. Диссеминация. Екатеринбург: У-Фактория, 2007. С. 71–218. . Представляется, что письмо выступает частью влечения к манипулированию, кодификации и собиранию, которые необходимы для четкого отличения одного от другого. Однако сама попытка разграничения — причем ООО заявляет, что причина в том, что оно онтологически , а не только лингвистически невозможно, — вызывает призрака радикально свободной, не поддающейся манипуляции игривости вещей, риффы которой становятся заметны даже в пределах языка, когда тщательно выстроенные намерения идут наперекосяк, а противоречивые сорняки прорываются сквозь трещины в социально-философском асфальте. « Чума» — это глагол или существительное? Может быть, нам нужен какой-то философский инсектицид или гербицид, которым можно было бы опрыскать слова и объекты, чтобы избавиться от их двусмысленных полутеней, от покрывающей их бактериальной слизи, от их трикстерских качеств? « Трюк» — это глагол или существительное?

Язык не желает стоять на месте. По какой причине? Согласно ООО, дело в том, что вещи вообще не хотят стоять на месте, даже если с любой возможной точки зрения они пребывают в полном покое.

Аромат духов соблазнительно лавирует между глаголом и существительным: со временем появляются «нотки», поэтому духи обращены к будущему, — как долго сохранится их аромат? Во что он превратится? Духи так дразнят нас, поскольку они то и дело меняют направление, настраиваясь на человеческую кожу. Поэтому, возможно, лучше было бы мыслить объекты ООО так, словно бы все они в данном отношении были подобны духам. Слово «эссенция» может означать внутреннее бытие и в то же время внутренний аромат, и именно поэтому духи могут называться эссенциями, отсюда «essential oil» — «эфирное масло». Духи настраиваются на кожу, испуская различные запахи в разные моменты времени в зависимости от того, кто ими пользуется. Мы позволяем духам лавировать, а они заставляют нас лавировать к ним или от них. Почему тогда не карандаши, не пепел, не звездорылы?

Давайте начнем лавировать между овеществленными категориями. Овеществленными, объективированными, превращенными в простую «вещь», — мы снова за старое, снова думаем, что быть вещью — наверняка худшая участь из всех возможных. Способ применения объекта в ООО — это зеркало, в котором вы видите отражение собственных предрассудков относительно объектов. Если вы полагаете, что они объективированные, статичные, подлежащие манипуляции сгустки чистой протяженности, украшенные привходящими качествами, то есть если вы думаете, что им нужны глаголы, чтобы прийти в движение, или прилагательные, чтобы похорошеть, — значит, вы решите, что я просто сбрендил.

«Колебание». Глагол или существительное? Движение или покой? Лавирование колеблется: в определенном смысле колебание — это квант лавирования. Так что мы начнем процесс лавирования, взяв вроде бы совершенно другой курс, не зная, начинать ли вообще. Возможно, вы приметесь изучать протоколы дисциплины под названием «социология» и спросите себя: как мы дошли до этого? И сможет ли такое риторическое отклонение, такой путь косвенных приемов ( assay of bias ), как говорит герой «Гамлета» Полоний, такая крученая подача поймать скользкого карпа правды ( carp of truth ), как говорит всё тот же Полоний? [52] Shakespeare W. Hamlet / T. J. B. Spencer (ed.), A. Barton (intr.). Harmondsworth: Penguin, 1980. 2.1.63 (P. 99). (Использован перевод М. Лозинского: Шекспир У. Гамлет // Полн. собр. соч.: в 8 т. М.: Гос. изд-во «Искусство», 1960. Т. 6. С. 43. — Примеч. пер. ) Если оно что-то ловит, будет ли это больше похоже на схватывание (когда вы бросаетесь с руками в холодную воду и хватаете рыбу) или же на захваченность ? В последнем случае меня гипнотизируют рыбешки, я не могу оторваться от их резких движений, так что мои глаза тоже начинают подергиваться в глазницах туда-сюда, подобно рыбам. Когда я ловлю рыбу, возможно, нужно, чтобы она меня поймала.

Макс Вебер был одним из первопроходцев социологии как научной дисциплины, созданной около века назад, однако структурный принцип социологии исключает фундирующее понятие, на котором она основана, а именно понятие харизмы. Вебер утверждал, что общества, основанные на харизматической власти, то есть общества с вождями, которые излучают ощущение того, что могут вести за собой, поскольку им присуща какая-то сила (тут можно вспомнить о раннем христианстве или исламе), уступают место «расколдованным» бюрократическим обществам, то есть, к примеру, современным европейским государствам. Однако социология не объясняет заколдовывание. Социология сама расколдована, она действует в точности как бюрократическое общество, которое, по словам Вебера, служит истоком расколдовывания; социология — составная часть логистики того, что Вебер называл «расколдовыванием мира».

Социология боится понятия, введенного ее собственным основателем, понятия, которое немного пугало и в его времена, поскольку харизма связана с силами, которые многие называют сверхъестественными или паранормальными. Как и Канта, Вебера и самого крайне влекло паранормальное. В целом модерн — то есть мировую историю с конца XVIII века — можно считать неким крайне неловким танцем, в котором паранормальное то затягивалось в круг, то, наоборот, исключалось из него. Например, Фрейд разрабатывал свои теории для того, чтобы вымарать теорию гипноза, которая, в свою очередь, была способом цензурирования идеи животного магнетизма, гипотетической силы Месмера (о чем мы уже говорили). Маркс утверждает, что капитал заставляет столы подсчитывать стоимость, словно бы они были еще мистичнее танцующих столов квазирелигии спиритизма, которые, казалось, приходили в движение, когда дух овладевал медиумом [53] Маркс К. Капитал. Т. 1 // Собр. соч. 2-е изд. М.: Гос. изд-во полит. лит., 1960. Т. 23. С. 80. . И так далее — стоит только начать искать, можно найти немало примеров этой тайной, пока еще не рассказанной истории модерна, замысловатого танца известного и неизвестного, видимого и невидимого, нормального и паранормального [54] Kripal J. Authors of the Impossible: The Paranormal and the Sacred. Chicago: University of Chicago Press, 2010. .

Еще раньше паранормальное было вытеснено религией, поскольку религия стала тем способом монополизировать харизму (как называл ее Вебер), который неолитическое общество стало применять около двенадцати тысяч лет назад. Религия постановила, что харизма должна означать качество, присущее тем, кто уже могуч, то есть ограничила ее царем, у которого прямая линия с Богом, назойливо жужжащим у него в ухе и повелевающим говорить народу, что ему делать , но никогда не велящим одного: «Упраздните агрокультурное общество, создавшее патриархат и тиранию во имя чистого выживания, и вернитесь ко временам охотников и собирателей, к менее иерархическому и менее кровавому сосуществованию с нечеловеческими существами». Ведь это было бы нелепостью. Боже упаси отречься от антропоцентрической равной темперации, в силу которой всё остальное подстраивается под наш базовый телеологический тон. Ведь иначе вышел бы смешной примитивизм, разве не так?