Тимоти Мортон - Стать экологичным

Мир Ньютона — это царство прямолинейной любви, мгновенных лучей гравитации, которые суть любовь Господа, достигающая любой точки сразу, вне времени, как вездесущее существо, воздействующее на статичные протяженные сгустки, возбуждающее их, толкающее и гонящее их, как скот.

Но мы живем не в ньютоновском мире.

Мир Эйнштейна — это царство извращенного желания, невидимой ряби гравитационных волн, составляющих пространство-время, невидимый океан, в котором парят погруженные в него звезды. Мы любим мертвых. Мы любим фантазии. Но любят ли они нас в ответ? Нас тянет к ним, и, когда такое бывает, время расширяется и сжимается, как полимер. В таком мире ни один Бог не мог бы быть всеведущим, ведь в нем время — это неустранимое качество вещей, часть жидкости, которая волнами истекает из вещи. Есть части вселенной, которые наблюдатель никогда не сможет изучить. Они вполне реальны. Там происходят разные вещи. Однако некоторые наблюдатели никогда не будут знать, где они происходят или же когда они происходят. Некоторые люди во вселенной никогда не узнают, что вы читаете это, поскольку они не смогут узнать. Но так же и вы не сможете узнать их [67] Это важный вывод из геометрического доказательства теории относительности, представленного Германом Минковским. .

Во вселенной, управляемой скоростью света, части скрыты и темны, они ушли в себя. Сумрачный дантовский лес вселенной, подводный лес колышущихся водорослей. Эта идея должна показаться вам крайне ободряющей. Она означает, что вы не можете быть вездесущим и всезнающим. Вы не можете посмотреть вниз на бедных страдальцев вселенной с позиции вне времени и садистически улыбнуться их страданиям, удостоив их ухмылкой, которую мы часто называем жалостью. Вот что мы порой называем абстрактным взглядом Просвещения, то есть того периода нововременной Европы и Америки, когда были сформулированы всеобщие ценности — за счет, к сожалению, таких настоятельных частностей, как раса, класс и гендер. Многие произведения этого периода, такие как «Руины империй» К. Ф. Вольнея или «Королева Маб» Шелли, выстроены именно с этой позиции за пределами вселенной, чтобы можно было ее судить.

Каждая сущность во вселенной Эйнштейна похожа на постоянно меняющую направление турбулентность потока, мировую трубу или водоворот, который не может всё знать. Есть такая тьма, которую не разгонишь.

Рассмотрим теперь еще более странное и еще более точное описание вещей, то есть квантовую теорию. В квантовой теории невозможно сохранить бинарную оппозицию движения и покоя, то есть строго определенных понятий глагола и существительного , или же объекта и качества . Объекты, максимально изолированные от других объектов, продолжают вибрировать, даже если их ничто не толкает, то есть если, так сказать, они не подвержены воздействию механических причин [68] См., например: Quantum Ground State and Single Phonon Control of a Mechanical Ground Resonator / O’Connell A. D. et al.; Observation of Quantum Motion of a Nanomechanical Resonator / Safavi-Naeini A. H. et al. .

Представление о том, что я нахожусь вне мира и заглядываю в него, задумываясь о том, какое решение принять, является этическим эквивалентом онтологии субстанций, отделяющей бытие от явления файерволами и фунгицидами. Однако традиционные «консервативные» версии этого направления мысли, называемые энвайронментализмом, также пытаются сдержать волнение, колебание, полное вибраций настраивание. Они называются энвайронментализмом, но в нем недостаточно вращательного момента, присущего о-круже-нию.

И это неудивительно, раз «традиционная» агрологистика заканчивается на ее актуальной версии, так что есть определенная линия преемственности, связывающая представление о руководящей роли традиции с игрой бесконечной (человеческой) свободы и «выбора». Обычно эстетическое измерение представляется в виде особого клея, который склеивает вместе два полюса, позволяя людям придавать всему остальному правильную форму, чтобы полностью приспособить свой мир к своим требованиям. Но это так не работает. Мы уже видели, что данное измерение на глубинном уровне переплетено с вещами как таковыми, а не с форматированием (силами человека). Есть какая-то смелость в том, чтобы дать себе уснуть и позволить прийти снам, и она похожа на ту смелость, которая нужна, чтобы дать искусству влиять на тебя. Галлюцинаторные фантазмы — условие возможности того, чтобы вообще видеть хоть что-то. Слух — скрещение звуков, издаваемых моим ухом, и внешних звуковых волн, возмущающих жидкость в моем ухе. Не-я манит, заставляя меня колебаться.

Когда мы изучаем формы жизни, обнаруживается, что они намного более странные, чем мы думали, и отчасти это объясняется тем, что само понятие «жизни» намного более странное, чем мы считаем. Биология — дисциплина, название которой было придумано в 1800 году, — наука о жизни, и один из результатов научного подхода к жизни состоит в том, что становится всё сложнее провести черту между живыми вещами и неживыми. В конечном счете все мы сделаны из химических соединений.

Мы говорили о причинной связанности форм жизни, о том, что вещи соотносятся друг с другом в том, что можно назвать паутиной жизни. Давайте теперь посмотрим на то, что больше относится к области эстетики и этики, как эта связь ощущается и на что такие соединения похожи .

Если мы говорим, что вещи связаны друг с другом, они необязательно полностью перемешаны. Вещи зависят друг от друга; отсюда следует, что некоторые вещи могли бы больше зависеть от каких-то одних вещей и меньше — от других. Это провисающая и расползающаяся система связей, что-то вроде большой модели из кубиков лего или же болтающийся мобиль, в котором тонкие провода соединяют кусочки картона, вращающиеся над вашей кроватью. Если бы всё было полностью смешано друг с другом в кашу, тогда связь не была бы проблемой — как в каузальном отношении, так и в этическом или эстетическом. Но связь представляет собой огромную проблему. Например, известно, что экологические благотворительные организации хотят, чтобы мы жертвовали деньги, и для этого пытаются воздействовать на нас картинками так называемой харизматической мегафауны, то есть таких больших и милых животных, как панды. Но как насчет слизняков, червей или, если уж на то пошло, бактерий? Глобальное потепление — тяжелое испытание и для бактерий, а их проблемы могут, в свою очередь, оказаться катастрофой для почвы и для людей.

Всякий раз, когда мы думаем о том, как выглядят формы жизни, как мы ведем себя с ними и что знаем о нашем отношении с ними в царстве причин и следствий, мы имеем дело с крайне шаткими и хрупкими системами. Похоже, что у нас выработался крайне однобокий взгляд на формы жизни — с его особой эстетикой. Наша связь с ними в данной области не похожа на плоскую равнину с плавным уклоном: наверху склона находятся формы жизни, с которыми мы можем идентифицироваться, а внизу — те, которые нас совершенно не трогают. Это не пологий склон. Он больше похож на то, что в робототехнике называют «Зловещей долиной».