Эрик Хобсбаум - Марксизм в эпоху II Интернационала. Выпуск 1.

Известно, что после начала мировой войны Каутский потерял положение великого лидера, идеолога международного социализма. И вполне понятны причины этого падения его, так сказать, статуса. В период II Интернационала он представлял собой теоретика, почти «гаранта» неукротимого движения социализма к власти. Неистовство межимпериалистической войны разметало колоду карт, которую он сам составил. Для многих марксистов – социал-демократов он продолжал оставаться «высокочтимым учителем», но в то же время был уже чем-то вроде пережитка, хотя еще не совсем отошел, особенно в какие-то определенные моменты, от своих острых позиций в политической борьбе и в особенности в крупных идеологических спорах. Причиной того, что Каутский лишился той роли, которую он в прошлом сам для себя создал, то есть роли теоретика и хранителя организационного и политического единства партий в рабочем движении, явилось прежде всего отсутствие единства в международном социализме.

В ходе войны он оказался под перекрестным огнем таких революционеров, как Роза Люксембург и Ленин, считавших Каутского (с его тезисами о прерванном пути, по которому следует идти дальше, с его защитой парламентской демократии, являющейся, по мнению Ленина и Люксембург, «буржуазной», с его теорией «ультраимпериализма», отрицавшей идентичность империализма и высшей стадии капитализма) теоретиком социалистического «болота», и в то же время под огнем таких людей, как «немецкие социал-империалисты» и «социал-империалисты» других государств, которые видели в «демократическом пацифизме» Каутского позицию абстрактного идеолога, неспособного понять задачи национальной войны.

Когда в немецкой социал-демократии определился раскол, приведший к возникновению Независимой социал-демократической партии (НСДП) в апреле 1917 года, Каутский примкнул к этой новой организации, которая явилась сплавом самых несходных позиций на основе одного лишь отклонения «социал-империализма» социал-демократического большинства. В новой партии оказались Каутский и Бернштейн, Роза Люксембург, Меринг и Клара Цеткин, Ледебур и Гаазе. Примечательно, что Каутский поддержал раскол, считая, что после войны исчезнет взаимная желчность и появятся условия для восстановления единства партии.

После ноябрьской революции 1918 года в Германии Каутский выступал как против Носке и ему подобных, так и против спартаковцев, считая и тех и других виновными в том, что они препятствовали подъему в стране движения за демократический парламент и свели на нет условия упорядоченного сосуществования классов. Он надеялся на подъем промышленности, на мирное соревнование между классами в рамках демократической республики, на восстановление политического единства немецкого пролетариата в качестве условия для создания социалистического правительства и постепенной социализации экономики. Отсюда совершенно ясно, почему в послевоенный период Каутский все более приближался к социал-демократическому большинству (в его ряды он вернулся в 1922 году) и в итоге оказался в резком конфликте с немецкими и русскими коммунистами. Он с энтузиазмом приветствовал вторую русскую революцию в феврале 1917 года и, понимая стратегическое превосходство большевиков над меньшевиками и эсерами, не выказывал себя предвзятым противником захвата власти большевиками. Но после роспуска Учредительного собрания большевиками и явного провала в России какой бы то ни было возможности демократическо-парламентского пути, после установления политической диктатуры большевистской партии и после превращения большевизма в революционную международную альтернативу «капитулянтскому» социализму в качестве обобщенной перспективы диктатуры пролетариата, построенной по большевистской модели, Каутский стал выразителем идеологической оппозиции социал-демократии большевизму. И в этом качестве – как теоретик – он на какое-то время вновь обрел международный авторитет. Две самые крупные работы Каутского, направленные против большевизма, назывались «Диктатура пролетариата» и «Терроризм и коммунизм». Оба эти труда получили широкий отклик со стороны коммунистов, и особенно со стороны Ленина и Троцкого, в чьих глазах Каутский окончательно скатился на позиции «ренегатства». Многочисленные отклики свидетельствовали о большом значении этой полемики.

Тезис, который Каутский сделал центром работы о диктатуре пролетариата, гласил, что диктатура пролетариата не должна служить ширмой для подавления демократии, поскольку без демократии, понимаемой им как формы, присущие каждому современному демократическому государству (принцип представительности, всеобщее голосование, плюрализм), невозможно достичь целей социализма.

«Для нас, – писал он, – социализм немыслим без демократии. Под современным социализмом мы понимаем не только общественную организацию производства, но и демократическую организацию общества; поэтому социализм для нас неразрывно связан с демократией. Нет социализма без демократии» [73].

Диктатура меньшинства, подобная большевистской, могла держаться, лишь опираясь на полицейский и бюрократический аппарат; неизбежным результатом этого является моральное и духовное подавление пролетариата, дискредитирующее саму идею социализма. Диктатура пролетариата, в марксистском понимании, действительно означает государство с «однопартийным» правительством, однако оно основывается на орудиях политической демократии, то есть является результатом мажоритарной воли всего общества; это не диктатура одной партии, которая держится на средствах деспотизма и, выражая волю рабочего класса, фактически представляет собой властелина всего общества.

В работе «Терроризм и коммунизм» Каутский теоретизировал о том, что диктатура большевистской партии, основанная на терроризме, кончается тем, что порождает режим политически и социально привилегированных слоев общества, режим самого настоящего «нового класса функционеров» [74], чье политическое призвание – это новая форма бонапартизма, то есть деспотизма вооруженного меньшинства над беззащитным большинством.

Полемика против большевизма стала константой всей деятельности Каутского, вплоть до его смерти в 1938 году, и он вел эту полемику в своих многочисленных работах. В лице упрочившегося сталинизма он увидел новое доказательство той самой «судьбы», которая толкала большевизм к тирании, еще более чудовищной, нежели «цезаризм».

Свидетель поражения социализма, которым в глазах Каутского являлось укрепление большевистского режима, старый теоретик стал также и свидетелем поражения Веймарской республики и наступления национал-социализма. Выражая общее для социал-демократов и немецких коммунистов заблуждение, Каутский и сам обманулся, считая, что в Германии рабочее движение было слишком сильным и что здесь не могло произойти ничего подобного тому, что случилось в Италии. После прихода нацизма к власти, полемизируя не только с коммунистами, но также и с левыми течениями социал-демократии, Каутский неоднократно подчеркивал, что цель борьбы против фашизма могла и должна быть только одна: отвоевывание политической демократии как основы борьбы за социализм, и отвергал возможность какой бы то ни было перспективы «марксистской диктатуры» после фашизма. «Остается открытым вопрос, – писал он в 1933 году, – какую политическую цель мы намерены поставить и пропагандировать в борьбе против фашизма: завоевание демократии или же „марксистскую диктатуру“?» [75] И, возвращаясь к своей политической «методологии» периода мировой войны, отвечал: «Там, где мы теряем демократию, наш важнейший долг – отвоевать ее» [76].