Эрик Хобсбаум - Марксизм в эпоху II Интернационала. Выпуск 1.

«Этот вопрос может быть решен не смешением психологического (субъективного) сознания с трансцендентальным (объективным), как это делает г. Михайловский, а наоборот строгим их разграничением. Для решения этой проблемы необходима совместная работа теории познания и социологии. Основатели материалистического понимания истории указали на правильный путь, но философская сторона вопроса осталась неразработанной. Психология (субъективизм) всякого прогрессивного общественного класса создает наиболее благоприятную почву для объективного (в научном смысле) отношения к явлениям. Идеологам прогрессивного класса нечего бояться, они могут прямо смотреть в глаза истине, потому что их союзником является исторический процесс. Своеобразная гармония субъективного и объективного, желательного и необходимого, minimum утопизма, который всегда прямо пропорционален дисгармонии между субъективно желательным и объективно необходимым, – вот характернейшие черты исторически прогрессивного класса, класса, которому принадлежит великое будущее» [26].

Естественно, уточняет Бердяев в одном из примечаний, речь идет об относительной, а не абсолютной гармонии, и истина есть (по-человечески) бесконечный процесс приближения к ней. Идеолог прогрессивного класса может отстоять дальше от истины, чем социально-реакционный мыслитель, однако психологически условия, благоприятствующие объективному познанию, остаются теми же, что были изложены выше:

«Мы нисколько не отрицаем, что острый характер общественной борьбы может быть очень неблагоприятен для познания: он мешает развернуться теоретической мысли. Это фактически сказалось, например, на философии марксизма, которая очень хромает. Идеологам некогда было двигать теоретическую мысль вперед, отсюда произошла пагубная склонность к ортодоксии. Но в этом случае неблагоприятные условия сводятся к недостаточному развитию и недостаточной силе известной общественной группы; „идея“ же этой группы может быть только благоприятна для познания. Построить гармоническое, цельное, прогрессивное мировоззрение можно, только проникшись этой „идеей“, только предвосхищая то могущество и тот расцвет, который нас ожидает в будущем. Для этого, может быть, нужно возвыситься над повседневной борьбой, но только для того, чтобы еще более проникнуться всемирно-историческим значением этой борьбы» [27].

Бердяев устанавливает ту же связь психологического и трансцендентального не только для проблемы познания, но и в отношении морали: только в моральном сознании прогрессивного класса гармонично сливаются оба момента, поскольку

«психология прогрессивного класса есть результат приспособления к требованиям общечеловеческого социального прогресса. И, следовательно, только в ней замечается совпадение индивидуального и частного со всеобщим, которое составляет основной признак нравственного. Конечно, нравственность, как и истина, не может быть классовой, но исторически она принимает классовую форму и носителем ее является тот общественный класс, который несет знамя общечеловеческого прогресса» [28].

Мораль более прогрессивного класса (более близкого к слиянию с человеческой всеобщностью), мораль рабочего класса становится у Бердяева «принципом всеобщего законодательства», поскольку перспектива, которую он открывает в плане познания, ведет к слиянию психологического и трансцендентального моментов, то есть максимально приближает к научной истине.

Легальные марксисты, которые поначалу пытались максимально расширить теоретические границы марксизма и вовлечь в сферу своего движения философские течения различного порядка, впоследствии должны были выйти из сферы марксизма и, отталкиваясь от него, пойти разными путями. По большей части эти пути носили более или менее ярко выраженный религиозный характер. Поэтому особо интересно проследить за эволюцией «от марксизма к идеализму» Сергея Булгакова, «легального марксиста», который с большей, чем другие, последовательностью шел по религиозному пути и наконец превратился в одного из крупнейших русских теологов XX века. В предисловии к сборнику статей, написанных между 1896 и 1903 годами и представляющих собой нечто вроде блестящей теоретической автобиографии, он рисует кривую перемен, которые он сам пережил и которые в определенной степени показывают становление русской культуры той эпохи. Вот как Булгаков, уже отошедший от марксизма, говорит о роли молодого русского марксизма для «легальных марксистов»:

«После томительного удушья 80-х годов марксизм явился источником бодрости и деятельного оптимизма, боевым кличем молодой России, как бы общественным ее бродилом. Он усвоил и с настойчивой энергией пропагандировал определенный, освященный вековым опытом запада практический способ действий, а вместе с тем он оживил упавшую было в русском обществе веру в близость национального возрождения, указывая в экономической европеизации России верный путь к этому возрождению» [29].

Далее Булгаков подчеркивает, что «русский марксизм был совершенно чужд каких-либо слащавых иллюзий, напротив, со всей энергией он выставил принцип социально-политического реализма, трезвого и научного понимания русской экономической действительности» [30]. Даже «экономический материализм», который в момент написания этих строк Булгаков уже отвергал, казался ему обладающим теми же достоинствами реализма: «Как бы мы ни относились к этой доктрине, но нельзя не признать, что она имела неоспоримые научные и логические преимущества в сравнении с субъективной социологией, с которой ей пришлось вести борьбу» [31].

Булгаков признает за марксизмом не только «научное» превосходство над народничеством, но и обилие значений, которые обеспечивают ему исключительное место всех прочих социально-политических доктрин и в то же время создают в нем самом непреодолимое внутреннее противоречие. Марксизм, пишет Булгаков, «дает своим последователям больше, чем может дать всякая научная теория, какими бы достоинствами она ни отличалась: ему свойственны многие черты чисто религиозного учения и хотя он в принципе и отрицает религию как буржуазную „идеологию“, но известными своими сторонами сам является несомненным суррогатом религии», поскольку «объясняет человеку – худо ли, хорошо ли – его самого; отводит ему определенное место в мире и истории, указывает обязанности, дает цель жизни и деятельности, словом, помогает ему осмыслить свое существование» [32]. Особая притягательная сила марксизма, согласно Булгакову, заключается в этом соединении научных и утопических понятий, в этом логически неестественном, но психологически понятном единстве.