Эрик Хобсбаум - Марксизм в эпоху II Интернационала. Выпуск 1.

До сих пор мы говорили о чрезвычайной распространенности марксизма прежде всего в связи с широким знакомством читателей с работами Маркса и Энгельса. Теперь нужно ответить на следующий вопрос: какого Маркса и какого Энгельса? Вопрос вполне законный. «Marx-Engels-Gesamtausgabe», много лет уже подготавливаемое в Москве и Берлине, будет снабжено библиографическим аппаратом, который, вероятно, поможет нам ответить на него, а подготовительные работы к этому критическому изданию, видимо, составят очередной крупный вклад в ту главу истории современной культуры, которая, по сути дела, является историей успеха работ Маркса и Энгельса. Но сейчас для нас, располагающих тщательно подготовленными изданиями и знакомых почти со всеми работами Маркса и Энгельса, трудно представить себе тот период развития марксизма, когда в силу разнообразных и сложных превратностей жизни судьба этих работ представлялась весьма спорной. Прежде всего они были как бы расчленены и приспособлены к требованиям времени. Ведь даже сами их авторы создали не какую-то ограниченную определенным литературным наследством «систему», а, скорее, то, что многие современники сочли правильным определить как «комплекс доктрин». И выражение это принадлежит не только Лабриоле.

Остановимся на «Капитале». В рабочем движении его второй и третий тома не имели успеха, равного успеху первого. В работах Розы Люксембург есть одно место, где очень четко отражены условия существования рабочего движения, обусловившие выделение именно первого тома. И дело было не только во времени издания:

«С научной точки зрения третий том „Капитала“, несомненно, следует рассматривать лишь как дополнение к Марксовой критике капитализма. Без третьего тома невозможно понять преобладания частного закона о норме прибыли, разделения прибавочной стоимости на прибыль, процент и ренту, действия закона стоимости в рамках конкуренции. Но, и это главное, все перечисленные проблемы, как бы важны они ни были с теоретической точки зрения, не представляют интереса с точки зрения классовой борьбы. Поэтому серьезной теоретической проблемой являлось возникновение прибавочной стоимости, то есть научное объяснение эксплуатации, наряду с тенденцией к обобществлению процесса производства, то есть научное объяснение объективных основ социалистических преобразований.

Решение этих проблем содержится уже в первом томе, в котором делается вывод об „экспроприации экспроприаторов“ как о неизбежном конечном результате производства прибавочной стоимости и возрастающей концентрации капитала. Этим в самых общих чертах насущные теоретические запросы рабочего движения были удовлетворены. Как прибавочная стоимость делится среди отдельных групп эксплуататоров и какие поправки в это разделение вносит промышленная конкуренция – это уже не представляло непосредственного интереса для классовой борьбы пролетариата. Именно поэтому третий том „Капитала“ остался в целом для социализма непрочитанной главой» [114].

Поскольку вся длительная фаза формирования социалистических партий и начало утверждения марксизма в рабочем движении совпадают с периодом от появления первого тома «Капитала» до издания Энгельсом второго тома в 1885 году, все рефераты и популярные изложения «Капитала» относятся, по существу, к его первому тому. Некоторые части первого тома по причине их более тесной связи с потребностями политической борьбы рабочего движения выделялись потом особо. В середине 80-х годов, например, обоснование антиколониальной идеологии в немецкой социал-демократии опиралось на 24-ю и 25-ю главы, посвященные «так называемому первоначальному накоплению» и «современной теории колонизации», причем была тенденция видеть в них историю капитализма и придавать им самое широкое самостоятельное значение [115]. Это было «историческое» истолкование учения Маркса (многие называли «Капитал» «историей капитала», а его «исторические» главы имели зачастую самостоятельное хождение), несшее в себе, с одной стороны, изрядный антисциентистский заряд, а с другой, изолировавшее один-единственный аспект «Капитала» и открывавшее тем самым путь к детерминистическому истолкованию.

Но для того чтобы интерпретировать «Капитал», прежде всего его требовалось прочесть. На этот счет все источники неизменно информируют нас, что прочли его немногие. Нетрудно угадать, каков был бы результат обследования, которое Альфонсо де Пьетри Тонелли собирался провести среди итальянских социалистов с целью выяснить, кто из них знает Маркса. По мнению Михельса, большинство при чтении «довольствовалось беглым, спорадическим, почти случайным восприятием» [116]. Вероятно, несколько труднее предсказать результат подобного обследования в международном плане. Правда, исторических свидетельств на этот счет немало.

Фридрих Штампфер, впервые познакомившийся с марксизмом через популяризацию «Капитала» Каутским, взяв однажды в рабочей библиотеке эту работу Маркса, обнаружил, что первые 20 страниц в нем были зачитаны, а остальные оставались неразрезанными [117].

В Америке лидер Социалистической партии Юджин В. Дебс признавал, что Каутского он читал охотно, а Маркс оставлял его равнодушным [118]. Уильям Моррис, о знании которым трудов Маркса мнения расходятся, заявил как-то, что назвался марксистом для пущей важности, а по поводу чтения «Капитала» сказал:

«Я старался… изучать экономический аспект социализма, брался и за Маркса, но должен сознаться, что, оценив полностью историческую часть „Капитала“, устрашился путаницы в мозгах при чтении чисто экономической части этого великого труда» [119].

Видимо, по крайней мере относительно кадров среднего уровня в рабочем движении, а также руководителей, далеких от опыта немецкой социал-демократии, следует дать отрицательный ответ на полемический вопрос Антонио Лабриолы:

«Труды Маркса и Энгельса… были ли они когда-либо прочтены полностью кем-нибудь из тех, кто не находился в числе ближайших друзей и адептов и, следовательно, прямых продолжателей и истолкователей этих авторов?»

Лабриола поставил также вопрос о единстве трудов Маркса и Энгельса:

«Стали ли все эти труды предметом комментариев и разъяснений со стороны людей, находящихся вне сферы, сложившейся вокруг немецкой социал-демократической традиции? В этой прикладной и разъяснительной работе долгие годы первенствовала прежде всего „Нойе цайт“, неизменный кладезь партийных теорий» [120].

С другой стороны, определение «Капитала» как библии, катехизиса рабочего движения должно было иметь какую-то реальную основу. Дело тут в том, что «успех» и «освоение» относились не столько к трудам Маркса как к таковым, не столько к его «математическим и силлогическим абстракциям», сколько к их переводу на «общедоступный язык». Мадридский исследователь социализма Адольфо Посадас, который не был марксистом, четко ставил эту проблему и пытался дать на нее ответ: