Эрик Хобсбаум - Марксизм в эпоху II Интернационала. Выпуск 1.

Позитивизм и марксизм: в этом соотношении содержится множество противоречий, натяжек, проблем «фальсификации» учения Маркса и Энгельса. Было ли у марксизма что-либо общее с позитивизмом? Если что-либо общее существовало, то было ли оно внутренним или внешним по отношению к этим двум течениям мысли? Имелись ли точки соприкосновения между натуралистическим монизмом Геккеля и диалектикой Маркса и Энгельса? В конце 70-х годов, когда после страстного увлечения Дарвином и Геккелем Каутский становился марксистом, он находил в монизме Геккеля «единую концепцию мира».

«Эта монизация общества, – отмечал Каутский, – разрешала социальные противоречия между правителями и управляемыми, между капиталистами и трудящимися, между умственным и физическим трудом. С разрешением всех противоречий и дуализмов из мира уходят все несчастья. Такова, по-видимому, дорога „прогресса человечества“ к „конечной цели“, к „чистому коммунизму“, к исследованию всех проблем бытия» [29].

Подобно Каутскому, приближавшиеся к социализму молодые интеллигенты его поколения искали в социальных науках, как и у Маркса и Энгельса, общую и единую концепцию мира, искали учение, которое может открыть подлинную философию истории.

Один из самых умных сотрудников немецкой социал-демократической прессы, марксист Макс Беер, вспоминает, с каким воодушевлением читал он произведения Лассаля, еще не зная работ Маркса и Энгельса. Причем не только из-за классического немецкого языка Лассаля и пропитывавшего все его труды гегелевского идеализма, но главным образом потому, что он искал способ соединить «идею движения рабочего класса с тенденциями истории». И Лассаль, казалось, давал ему систематическую точку зрения «на историческое развитие современной жизни» [30].

Свою роль в «систематизации», которая, собственно, не входила в задачу автора, сыграл «Анти-Дюринг» Энгельса, и в особенности главы этой работы, опубликованные под заглавием «Развитие социализма от утопии к науке» и обращенные к тем читателям, стремление которых к «энциклопедизму» и «синтезу», «желание поскорее и с наименьшей затратой труда овладеть знаниями и составить обо всем свое мнение» были хорошо известны и Марксу и Энгельсу [31].

Таким образом, соединение философии практики с рабочим движением на второстепенном этапе и соединение с повседневным дарвинизмом – вот два элемента, способных придать этой философии (вспомним еще раз Грамши) «непосредственный идеологический „аромат“», «форму религиозную и возбуждающую (но по действию наркотическую)» [32].

Но есть еще и третий элемент. Хотя немарксистские «социалистические школы» после Парижской коммуны вступили в полосу кризиса, из которой они уже не выбрались, переживая процесс, сопровождавшийся, как указывали Маркс и Энгельс, перемещением центра тяжести истории рабочего движения из Франции в Германию, марксизм, разумеется, сосуществовал с «эклектическим социализмом», окруженным ореолом социалистической идеологии смешанного происхождения, от лассальянства до бланкизма, от прудонизма до анархизма. Можно ли провести четкое различие между марксизмом и эклектическим социализмом? С точки зрения содержания – несомненно. Марксизм обладает оригинальными и специфическими чертами. Он является «научным социализмом» и отличается от всех других школ теоретической триадой, из которой он состоит: классовая борьба, материалистическое понимание истории и теория стоимости. Однако различие, которое возможно дать исходя из теоретической физиономии, не так легко провести в плане пропаганды, географического распространения марксизма. На своих путях он обрастает множеством побочных идей, образуя весьма сложные переплетения. Попытаемся же проследить пути распространения марксизма по маршрутам всех социалистических идеологий во всей их необыкновенной широте.

Темпы, направления и сами традиционные способы распространения идей претерпели в соединении с рабочим движением глубокие изменения, резкое ускорение, стали по-новому активно действенными [33].

Политическая партия социал-демократического типа и марксистской ориентации – в тех рамках и с теми характеристиками, которые мы уже отмечали, – могла непосредственно влиять на механизм распространения идей по крайней мере двояко. С одной стороны, эта партия ориентировалась на массы, то есть считала одной из своих главных задач привлечение на свою сторону как можно большего числа сторонников, причем основным орудием этого процесса была пропаганда и утверждение тех идей, носительницей которых она является. Ни одно средство распространения идей – от печатного слова до устной пропаганды – не было пущено на самотек, а направлялось сознательно организованными и управляемыми учреждениями. С другой стороны, была еще ориентация, оказывавшая влияние уже не на интенсивность пропаганды, а на ее широту, – интернационализм. Сознание того, что судьба всего рода человеческого, по существу, едина – с частной точки зрения пролетариата, – возникшее на основе идеи о всеобщности социализма, на уверенности в том, что каждое общество может быть проанализировано и помещено на определенную ступень исторического развития, причем субъектом социальной революции считался международный рабочий класс, способствовало тому, что пути распространения идей не ограничивались какими-либо рамками, а выходили на мировой простор.

Как показал Хобсбом, в своем распространении марксизм шел сложными и извилистыми путями, использовал множество посредников, достигая самых отдаленных уголков земного шара, а это, несомненно, способствовало упрощению и изменению некоторых его характерных черт. Как мы увидим, почти никогда не было «национальных», «творческих» применений марксизма, что произошло только в период III Интернационала. Экспортируемый марксизм был марксизмом, разработанным в основном немецкой социал-демократией. В уже упомянутых нами формах он являлся учением, которое было настолько способно дать ключ к указанию места данной цивилизации в историческом процессе развития, насколько неспособно быть «прикладным» к изучению экономических, социальных и политических отношений в их своеобразии. Этот марксизм мог объяснить то, на какой «стадии» социального развития находилась данная страна, но не помогал разобраться в самобытных измерениях единственного опыта. Оторванный от своей культурной почвы, проникший в Латинскую Америку или Австралию, в Китай или Грецию, марксизм оказался «обедненным», стал совокупностью самых общих понятий или просто-напросто голой терминологией.

Исходный район распространения марксизма – Центральная Европа, и в частности Германия; временной отрезок – последнее двадцатилетие века, но со значительными отступлениями до второй половины 70-х годов XIX века и до первых лет XX. Отсюда марксизм распространялся по радиусам широкого круга, в котором шел обмен людьми и идеями. Он двигался прежде всего по проложенным немецкой социал-демократической прессой дорогам, то есть прежде всего по широкому многонациональному германоязычному острову, отделяющему латинскую Европу от славянской, ограниченному с севера и юга соответственно Балтийским морем и Альпами и вклинивающемуся на юго-восток вдоль течения Дуная. Кроме того, марксизм охватывал значительно более широкую область влияния немецкой культуры, которая, в особенности после 1870 года, проникала и дальше на запад, и на неограниченные пространства востока, юго-востока и севера в направлении Балкан, России и Скандинавских стран.