Эрик Хобсбаум - Марксизм в эпоху II Интернационала. Выпуск 1.

Центральное место в этой революционной стратегии занимает вопрос о завоевании государственной власти рабочим классом, представленным социалистической партией. На сей счет высказывалось множество различных точек зрения. Иногда считали, что в ней преувеличена роль государственной власти, роль насилия в установлении новых отношений и создании новых социальных структур и чувствовалось влияние бланкизма в том смысле, который этому термину приписывал Бернштейн, заявлявший: «Это теория неограниченной созидательной силы революционного политического насилия и его проявлений, революционной экспроприации» [15]. Независимо от того, что «ортодоксальные» марксисты – как, впрочем, и сами Маркс и Энгельс – не учли экономических трудностей, являющихся следствием процесса замены капитализма социализмом, необходимо иметь в виду, что, по их мнению, захват государственной власти отнюдь еще не позволяет незамедлительно осуществить социалистические преобразования из-за отсутствия экономических предпосылок для таких преобразований (исключение, впрочем, делалось для промышленно развитых стран).

Положение о том, что захват государственной власти является необходимым предварительным условием осуществления социалистических преобразований и что революция начнется с политического переворота, являлось частью концепции социалистической революции: так как социализм – это прежде всего обобществление средств производства, то такое обобществление должно происходить в форме перехода средств производства в руки государства через «экспроприацию экспроприаторов», осуществляемую государственной властью. Противоположность интересов пролетариата и буржуазии не позволяет разделить власть между этими классами.

В исключительных случаях и на непродолжительное время возможно участие социалистов в буржуазном правительстве, но это не означает начала завоевания власти рабочим классом. Если отдельные марксисты и допускали возможность постепенного захвата власти пролетариатом, то все же такая возможность рассматривалась как нечто экстраординарное.

Важнейшим элементом политической стратегии ортодоксального марксизма в том, что касается практической политики, был вопрос о путях захвата власти. Здесь мнения сильно разошлись, и их истолкование до сих пор является предметом споров. Ортодоксальные марксисты отстаивали – причем без устали – свое убеждение в том, что формы политического переворота и захвата власти рабочим классом весьма многообразны и предвидеть их со всей определенностью весьма трудно. По их мнению, самой предпочтительной формой была форма мирного и легального захвата власти, но они подчеркивали, что выбор этого пути зависел не от рабочего класса и не от социал-демократии, а от господствующего класса. В таких условиях социал-демократии приходилось вести политику с учетом всех упомянутых возможностей.

Хотя наиболее распространенным было представление, что доминирующее место в политической стратегии занимала тенденция захвата власти парламентским путем, я лично склонен полагать, что ортодоксальные марксисты, не исключая этой формы революции, считали ее маловероятной – главным образом потому, что оценивали капитализм как глубоко регрессивный строй. В отличие от Бернштейна и его последователей они не сомневались в том, что, как только классы, стоящие у власти, почувствуют опасность, которую представляют для них демократические силы, они постараются задушить их. Исходя из анализа политических позиций буржуазии и средних слоев в предшествующие десятилетия и отталкиваясь от характера перемен в среде буржуазии, Каутский отмечал, что на более поздних этапах развития капитализма демократия как форма правления окажется весьма неудобной для буржуазии. Говоря о возросшей роли финансового капитала, он подчеркивал, что последний проявляет тенденцию к применению насилия. Уже на рубеже XIX и XX веков он, приводя в качестве примеров англо-бурскую войну и дело Дрейфуса, отмечал, что дух насилия охватил всю европейскую цивилизацию и что он свидетельствует об общей деградации буржуазного общества, о сползании его на рельсы реакции. Ту же тенденцию он отмечал и у мелкой буржуазии, которая, как он считал, ждет «сильной личности». По мнению Каутского, для развития монополий характерны нетерпимость и насилие, свойственные любой автократической форме правления и любому движению, ставящему целью установление диктатуры. Здесь Каутский разделял – позднее не раз выдвигавшийся Лениным – тезис о том, что монополии порождают реакционные тенденции как во внутренней, так и в международной политике.

Именно с таких позиций следует рассматривать развитие мысли Каутского. Если в начале спора с Бернштейном он не отрицал возможности установления демократической формы капиталистического государства, то позднее он высказал мысль, что регрессивное развитие системы коснется не только полуабсолютистского германского государства, но и других буржуазно-демократических стран, включая Англию. В то же время Каутский, как и большинство социал-демократов, был убежден, что капиталистическая система не сможет долго и бесперебойно функционировать вне демократических форм. Если вначале он считал, что период реакции не может длиться долго и что за ним последует установление или восстановление демократического государства, то позднее он пришел к выводу, что стремление к трансформации существующего строя приведет к такому обострению классовой борьбы, что это повлечет за собой разрушение самой капиталистической системы. В этой ситуации господствующие классы не захотят уступить власть без борьбы и найдут возможность защитить собственные позиции, ибо они располагают мощным государственным аппаратом и многочисленными организациями, а кроме того, могут рассчитывать на поддержку значительной части, если не большинства, средних слоев.

В целом в политической стратегии ортодоксальных марксистов не было ответа на вопрос о пути, который изберет пролетариат для захвата власти.

Возможность захвата власти путем вооруженного восстания рассматривалась куда более скептически, чем это было у Энгельса в его знаменитом «Введении к работе К. Маркса „Классовая борьба во Франции с 1848 по 1850 г.“», написанном в 1895 году. Концепции Каутского по этому вопросу претерпели значительные изменения. До русской революции 1905 года он считал, что возможности победы революционного восстания в странах Западной и Центральной Европы весьма ограниченны; опыт этой революции заставил его изменить мнение о том, что «эпоха баррикад прошла», и он с оптимизмом говорил о возможности победоносного восстания. Однако в работе «Путь к власти», написанной в 1907 году, он уже не говорит о возможности восстания, но в его рассуждениях о восстании следует выделить два момента. Первый касается вопроса о том, захочет ли большая часть рабочего класса принять участие в этой форме борьбы. По его мнению, в странах, где пролетариат пользуется известными политическими правами и располагает легальными организациями, то есть в странах, где существует хотя бы частично демократический режим, как, например, в той же Германии, пролетарские массы не согласятся участвовать в таких формах борьбы, разве что их захотят лишить уже завоеванных политических прав. Я должен здесь заметить, что, возможно, он не был вполне уверен в этой гипотезе, в частности в том, что касалось германского пролетариата в связи со спецификой его мышления. Иначе он оценивал обстановку в России, где, как он думал, массам нечего было терять. Вторая, более сложная проблема состоит в следующем: если рабочие массы все же захотят принять участие в вооруженном восстании, то какова будет вероятность успеха восстания в экономически развитых странах?