Карлос Кастанеда - Отдельная реальность

– Не смотри на меня вообще, – сказал дон Хуан серьезно.

Я отвел глаза и посмотрел на землю.

– Не фиксируй свой взгляд ни на чем, – повелительно сказал дон Хуан и шагнул в сторону, чтобы помочь мне идти.

Я не чувствовал своих ног и не мог понять, как я выполнял движения, однако, с помощью дона Хуана, который держал меня под мышку, мы прошли весь путь к задней стороне его дома. Мы остановились у канавы.

– Теперь смотри на воду, – приказал мне дон Хуан.

Я посмотрел на воду, но не мог вглядеться в нее. Почему-то движние течения отвлекало меня. Дон Хуан настойчиво убеждал меня в шутливой манере упражнять мое «вглядывание силы», но я не мог сосредоточиться. Я пристально посмотрел на лицо дона Хуана еще раз, но свечение не становилось очевидным сколько-нибудь больше.

Я начал испытывать необычный зуд на моем теле, ощущение членов, которые заснули; мускулы моих ног начали подергиваться. Дон Хуан столкнул меня в воду, и я упал на дно. Он, по-видимому, держал мою правую руку, когда толкал меня, и когда я ударился о мелкое дно, он вытянул меня опять.

Мне потребовалось долгое время, чтобы достичь контроля над собой. Когда мы вернулись через несколько часов к его дому, я попросил его объяснить мое переживание. Когда я оделся в сухую одежду, я возбужденно описал ему то, что я ощущал, но он отбросил весь мой отчет, сказав, что в этом не было ничего важного.

– Большое дело! – сказал он, смеясь надо мной. – Ты видел свечение, большое дело.

Я настаивал на объяснении, но он встал и сказал, что он должен уйти. Было почти пять часов пополудни.

На следующий день я снова настаивал на обсуждении моего необычного переживания.

– Это было видение, дон Хуан? – спросил я.

Он был спокоен и таинственно улыбался, в то время как я заставлял его ответить мне.

– Можно сказать, что видение до некоторой степени подобно этому, – сказал он, наконец. – Ты пристально смотрел на мое лицо и увидел его сияющим, но это было, все же, мое лицо. Так происходит, что дымок заставляет каждого пристально смотреть, подобно этому. Это пустяки.

– Но каком способом отличить видение?

– Когда ты видишь, то нет больше привычных черт в мире. Все является новым. Все никогда не случалось прежде. Мир становится неправдоподобным!

– Почему ты говоришь неправдоподобным, дон Хуан? Что делает его неправдоподобным?

– Нет больше ничего знакомого. Все, на что ты пристально смотришь, становится ничем! Вчера ты не видел. Ты пристально смотрел на мое лицо и, так как я нравлюсь тебе, ты заметил мое свечение. Я был не чудовищем, подобно стражу, но красивым и интересным. Но ты не видел меня. Я не стал ничем перед тобой. Но, однако, ты сделал хорошо. Ты сделал первый настоящий шаг к видению. Единственным недостатком было то, что ты сосредоточился на мне, и в этом случае я был для тебя не лучше, чем страж. Ты не выдержал в обоих случаях и не видел.

– Вещи исчезают? Как они становятся ничем?

– Вещи не исчезают. Они не пропадают, если это то, что ты имеешь в виду; они просто становятся ничем, и, тем не менее, они все же здесь.

– Как это может быть возможным, дон Хуан?

– Ты чертовски настойчив в разговоре! – воскликнул дон Хуан с серьезным лицом. – я думаю, что мы не нашли правильно твое обещание. Возможно, то, что ты обещал, было никогда не останавливать разговор.

Тон дона Хуана был строгий. Выражение его лица было озабоченным. Я хотел улыбнуться, но не посмел. Я думал, что дон Хуан был серьезен, но он не был серьезен. Он рассмеялся. Я сказал ему, что если я не говорил, я становился очень нервным.

– Тогда пойдем гулять, – сказал он.

Он привел меня ко входу в каньон у подножия холмов. Это была примерно часовая прогулка. Мы отдохнули короткое время, и затем он повел меня через густой пустынный подлесок к месту с водой; то есть к месту, где, как он сказал, было водное отверстие. Оно было таким же сухим, как любое другое место в округе.

– Сядь в центре водного отверстия, – приказал он мне.

Я повиновался и сел.

– Ты так же собираешься сесть здесь? – спросил я.

Я видел, что он собирался сесть в двадцати ярдах от меня. Я сел коленями перед грудью. Он поправил мое положение и велел мне сесть так, чтобы я подогнул мою левую ногу под себя, а правую согнул напротив ее коленом вверх. Моя правая рука должна была лежать кулаком на земле, а левая рука пересекала мою грудь. Он велел мне повернуться лицом к нему и оставаться в этом положении, расслабившись, но не «непринужденно». Затем он вынул беловатый шнурок из своего мешка. Он выглядел подобно большой петле. Он закрепил его петлей вокруг своей шеи и натянул левой рукой, пока он туго не натянулся. Он дернул натянутый шнурок правой рукой. Тот издал монотонный вибрирующий звук.

Он ослабил зажатие, посмотрел на меня и сказал мне, что я должен выкрикнуть особое слово, если я почувствую, что что-то напало на меня, когда он дергал шнурок.

Я спросил, что должно было напасть на меня, и он ответил, чтобы я замолчал. Он показал мне своей рукой, что он собирался начать. Но он не начал; вместо этого, он дал мне еще одно предостережение. Он сказал, что если что-то нападет на меня очень угрожающим образом, я должен принять боевое положение, которое он показывал мне несколько лет назад и которое заключалось в том, что я плясал, топая по земле левой ногой, в то же время энергично хлопая по своему правому бедру. Боевое положение было частью оборонительной техники, которая использовалась в случаях крайней необходимости при опасности.

У меня появилось мрачное предчувствие. Я хотел узнать о том, почему мы пришли сюда, но он не дал мне времени и начал дерганье шнурка. Он делал это в различных темпах с регулярными интервалами примерно в двадцать секунд. Я заметил, что, когда он дергал шнурок, он увеличивал натяжение. Я мог ясно видеть, что его руки и шея дрожали от напряжения. Звук стал более ясным, и я понял тогда, что он добавлял странный выкрик каждый раз, когда он дергал шнурок. Общее звучание натянутого шнурка и человеческого голоса производили странное таинственное отражение.

Я не чувствовал ничего нападающего на меня, но вид напряжения дона Хуана и жуткий звук, который он производил, привели меня почти в состояние транса.

Дон Хуан ослабил свое натяжение и посмотрел на меня. Когда он играл, он был спиной ко мне, и его лицо было на юго-восток, как и мое; когда он ослабил, он повернулся лицом ко мне.

– Не смотри на меня, когда я играю, – сказал он. – однако, не закрывай глаза. Ни за что. Смотри на землю перед тобой и слушай.

Он снова натянул свою бечевку и начал играть. Я смотрел в землю и концентрировался на звуке, который он производил. Я никогда прежде в жизни не слышал такого звука.

Я очень испугался. Жуткое эхо наполнило узкий каньон и начало отражаться. На самом деле, звук, который производил дон Хуан, возвращался ко мне эхом ото всех окружающих стен каньона. Дон Хуан, должно быть, заметил это и увеличил натяжение своего шнурка. Хотя дон Хуан изменил высоту тона, эхо, казалось, понизилось, и затем оно, казалось, сконцентрировалось в одной точке, к юго-востоку.