Илья Ильин - Постмодернизм от истоков до конца столетия: эволюция научного мифа

История становления постструктурализма в этом плане весьма показательна, так как отмечена длительным периодом постепенного вызревания в недрах структурализма. Типичный пример — теории Ж. Женетта и Ж. Рикарду. То же самое можно сказать и о Ю. Кристевой, которая еще в «Тексте романа» (1970) в основном оставалась в пределах структурализма, в то время как в «Семанализе» (1969) уже явно просматриваются типично постструктуралистские предпосылки, получившие свое окончательное оформление (в том варианте постструктурализма, который создавала Кристева) в «Революции поэтического языка» (1974). И дело здесь не в том, что «Текст романа» был создан раньше, чем окончательная редакция «Семанализа», и лишь только позже вышел в свет. Суть проблемы в том, что структуралистские и постструктуралистские представления сосуществовали одновременно в ее научной парадигме, плавно перерастая из одних в другие, не проявляясь в форме резкого качественного скачка. Это вообще характерно для французской модели формирования постструктурализма, где практически все структуралисты со временем осознали, что они постепенно перешли на позиции постструктурализма. Такова была эволюция М. Фуко, Р. Барта, Ж. Женетта, той же Ю. Кристевой, Ц. Тодорова.

Даже если мы обратимся к А.-Ж. Греймасу, то и у него, казалось бы, изначально чуждого основной тенденции постструктурализма к дезавуированию самого понятия структуры, при тщательном анализе и уже, разумеется, с позиции того опыта, что дает нам временная дистанция, можно обнаружить несомненные признаки размывания структуры, ее деструктивного демонтажа. Очень противоречивой была позиция Греймаса и в отношении к принципу бинаризма.

Несмотря на то, что именно на нем основана вся его грандиозная схема «мира смысла» как «мира культуры», он был одним из первых, кто начал работу по созданию логического аппарата опосредствования смысловой взаимоисключительности членов оппозиции, конечным результатом которой, вне зависимости от его начальных интенций, явилось снятие этой бинарной несовместимости. Иными словами, и у Греймаса можно выявить тот же ход развития изначально присущих структурализму тенденций, которым шел и Деррида, решавший ту же проблему, но уже с помощью «принципа дополнительности».

Разумеется, это нисколько не снимает вопроса о кардинальных различиях, существующих между этими учеными. Нам здесь было важно наметить лишь самую общую перспективу перехода одного состояния в другое (в данном случае всего лишь по двум признакам: по отношению к концепциям структуры и бинаризма, что далеко не исчерпывает даже минимально необходимый набор параметров, только вся совокупность которых и дает основания говорить о наличии феномена постструктурализма, а не о некоторых, пусть и весьма существенных, его предпосылках). Тем не менее на этом было важно остановиться, учитывая то значение, которое имела теория бинаризма для общеструктуралистских представлений. Бинаризм — это концепция, согласно которой все отношения между любыми феноменами сводимы к бинарным структурам, т. е. к модели, в основе которой лежит наличие или отсутстаие какого-либо признака, иными словами, различия. Поэтому теоретическое размывание самого принципа различия острием своей критики было направлено против понятия структуры. Примечательно, что у Греймаса этот процесс теоретического размывания принципа различия шел в определенной мере латентно, возможно, и скрытно от него самого, и выявить его можно было лишь с помощью скрупулезного анализа. Главное же, что он не привел к тому решительному опровержению исходных постулатов, каким был отмечен путь Дерриды. С определенной долей колебания между уверенностью и гипотетичностью можно было бы наметить и другие постструктуралистские тенденции его учения, наиболее явственно проявившиеся, на мой взгляд, в трактовке двух положений: личности индивида и теории познания.

Однако самым примечательным фактором в научном наследии Греймаса (конечно, с точки зрения наших поисков постструктуралистских тенденций в структурализме) явилась его трактовка различия.

Разумеется, никто из постструктуралистов не отрицает существования различий, дифференцированных признаков ни с философской, ни с практической точки зрения, и суть проблемы заключается как раз в том, что все их теории представляют собой попытки лишить различие как элемент общеструктуралистской доктрины его жесткой системной обусловленности, как и вообще характера системной последовательности. Иными словами, в ходе фронтальной атаки на структуры и структурализм выдвигались различные концепции, имевшие своей целью научную дискредитацию как структурализма в целом, так и его отдельных элементов. В процессе этой ревизии структурализма кардинальному переосмыслению подверглась и идея различия, т. е. отличительного признака. В этом отношении, пожалуй, можно согласиться с Вельшем, когда он называет постструктурализм тем «течением, которое отмежевывается от постулата структурализма о неснимаемости различия, которое считает, что можно переступить через любое различие по пути к единству» (286, с.141).

Постструктуралисты действительно преодолели, сняли проблему различий как доминантное представление лингвистически ориентированного структурализма, воспринимавшего мир по аналогии со структурой языка как систему различительных признаков и экстраполировавшего лингвистические теории до уровня мировоззренческих. Вселенная для них строилась по законам языка и формировалась по правилам грамматики. Вспомним хотя бы «Грамматику «Декамерона» Цветана Тодорова, вышедшую в 1969 г., т. е. в то самое время, когда активно формировалась теория постструктурализма, где он постулирует существование универсальной грамматики: «Эта универсальная грамматика является источником всех универсалий, она дает определение даже самому человеку. Не только все языки, но и все знаковые системы подчиняются одной и той же грамматике. Она универсальна не только потому, что информирует все языки о мире, но и потому, что она совпадает со структурой самого мира» (278, с. 15).

Очевидно, стоит привести современную точку зрения на структурализм, отфильтрованную в результате четвертьвековой постструктуралистской критикой: «Структурализм, как попытка выявить общие структуры человеческой деятельности, нашел свои основные аналогии в лингвистике. Хорошо известно, что структурная лингвистика основана на проведении четырех базовых операций: во-первых, она переходит от исследования осознаваемых лингвистических феноменов к изучению их бессознательной инфраструктуры; во-вторых, она воспринимает термы оппозиции не как независимые сущности, а как свою основу для анализа отношений между термами; в-третьих, она вводит понятие системы; наконец, она нацелена на обнаружение общих законов» (Саруп; 261, с. 43).