Борис Чичерин - Собственность и государство

Совместно ли такое неравное распределение жизненных благ с требованиями справедливости? За что один от рождения получает все преимущества, а другой ничего? За то же, за что один рождается под полюсом, а другой под экватором, один черным, а другой белым, один умным, а другой глупым, один здоровым, а другой больным. Религиозный человек видит в этом волю Провидения, которое каждому определяет его место на земле, сообразно с его назначением в настоящем и будущем мире. Эта вера служит человеку поддержкою в жизни и утешением в постигающих его невзгодах. Истинная философия подтверждает этот взгляд, ибо и она, в силу необходимых требований разума, приводит человека к познанию всемогущего, премудрого и всеблагого Существа, управляющего миром и располагающего человеческою судьбою. Те же, которые не признают ни религии, ни философии, должны довольствоваться тем, что неравенство положений есть мировой закон, от которого человек столь же мало изъят, как и все остальные существа. Возмущаться против него нелепо и отвергать его нет никаких оснований, ибо во имя чего стали бы мы против него ополчаться? Во имя справедливости, которая будто бы требует, чтобы никто по рождению не имел преимуществ перед другим? Но в таком случае мы должны признать несправедливым, что один рождается более сильным, более здоровым, более красивым, более умным, нежели другой. А так как это нелепо, то очевидно, что наше требование неуместно. Те, которые держатся чистого опыта, могут объяснить неравенство сил и способностей, достающихся людям по рождению, единственно тем, что эти свойства они получили от родителей, произведших их на свет. Но если мы должны довольствоваться этим объяснением, то во имя чего будем мы отвергать другие наследственные преимущества? Если родители могут передать своим детям лучшее здоровье, большую силу, красоту или умственные способности, нежели какими обладают другие, то почему же они не могут передать им большее богатство или лучшее воспитание? Не справедливость, а единственно зависть может возмущаться против такого рода преимуществ. Справедливость же требует, чтобы каждому воздавалось свое. Она возмутилась бы, напротив, если бы неравные лица были подведены под равную мерку, если бы во имя отвлеченного равенства мы стали отнимать у одних, чтобы давать другим. Она возмутилась бы, если бы мы стали калечить здорового, потому что существуют увечные, безобразить красивого, потому что есть уроды, лишать образования умного, потому что глупые не в состоянии учиться, отнимать наследство у богатого, потому что другому отец ничего не оставил. Человеческие законы, вытекающие из самой природы человека, нисколько не требуют к себе меньшего уважения, нежели законы естественные. Посягательство на те и другие одинаково составляет нарушение справедливости. Конечно, человек более властен над теми законами, которые осуществляются через посредство его сознания. Но если он волен отнимать наследство у богатого, то ничто не мешает ему отрезывать ноги у здоровых, обливать серною кислотою лица красивых, или наконец сдавливать череп у всех новорожденных, с тем чтобы низвести их на одинаковую степень умственного отупения. Будет ли все это согласно с требованиями справедливости?

Закон неравного распределения сил, способностей и жизненных благ не налагает, однако, на человека неизменной и неизгладимой печати, которая вечно приковывала бы его к одному и тому же месту, в естественном порядке или в общественной иерархии. Неравенство преимуществ, приобретаемых рождением, не есть роковое определение, от которого бы он не мог отрешиться. То, что человек получает от рождения, составляет для него только исходную точку; все дальнейшее движение зависит от собственной его деятельности. Как свободное существо, он может оторваться от родившей его почвы, создать себе новые условия жизни, подняться на высшую ступень. В этом отношении он сам в значительной степени является создателем своей судьбы. Но как бы он ни был свободен, он все-таки в значительной степени зависит и от своей исходной точки, и от обстоятельств, которыми он окружен, а еще более от вечных законов, управляющих человеческою жизнью и человеческим развитием. Свобода не состоит в том, чтобы произвольно сочинять себе жизненные планы и исполнять их по своему усмотрению. Действовать с успехом, нарушая законы человеческого общежития, столь же мало возможно, как построить машину, не соображаясь с законами механики. Конечно, подобную машину построить можно; но она не пойдет. Точно так же можно сочинить и какое угодно общество, но оно разрушится.

Мало того: свобода, дающая человеку возможность оторваться от первоначальных своих определений и изменить в свою пользу неравенство положений, сама ведет к новому неравенству. К естественному разнообразию, проистекающему из различия условий, при которых рождаются люди, присоединяется разнообразие, проистекающее из свободной их деятельности, а последнее гораздо значительнее первого. Мы видим, что животные одной породы все более или менее похожи друг на друга; из людей же ни один не похож на другого: каждый имеет свою физиономию и свой характер. Источник этого различия заключается именно в свободе: она делает каждого человека своеобразным существом, который по-своему отражает в себе вселенную и по-своему переводит свое сознание в жизнь.

Наконец, к тому же ведут и законы, управляющие развитием человеческих обществ. История человечества показывает, каким образом лежащее в глубине духа разнообразие элементов производит бесконечное разнообразие в положениях людей. В первобытном состоянии все люди более или менее носят на себе одинаковый тип. Тут господствуют одни естественные различия, как то: мужа и жены, отца и детей; между общественными классами нет еще резкой противоположности. Но как скоро начинается историческое движение, так неизбежно водворяется общественное неравенство. Высшие классы выделяются из общей массы; является противоположность высших и низших. Иначе и быть не может, ибо образование первоначально составляет достояние немногих, и только мало-помалу, медленным историческим процессом и в бесконечной постепенности, оно распространяется на остальных. Вследствие этого высшее сознание всегда является достоянием меньшинства, которое этим самым выделяется из толпы и становится особняком. Начало развития производит как бы брожение в однородной массе; различные, заключающиеся в ней элементы отделяются и обособляются; одни всплывают наверх, другие опускаются вниз. На вершине водворяется уже новая жизнь, пока низшие слои остаются погруженными в безразличное состояние.

Этот закон, очевидный для всякого, кто сколько-нибудь знаком с историею, признается даже теми, которые в значительной степени разделяют воззрения социалистов. "Потребности культуры, - говорит Адольф Вагнер, - возникают и развиваются прежде всего у таких лиц, которые хотя отчасти избавлены от заботы о своем материальном существовании. Через это они выигрывают время для другой деятельности и досуг для развития своей духовной жизни, предположения необходимые для того, чтобы почувствовались потребности культуры. А эти предположения, в свою очередь, связаны с другим предположением, именно, что существуют лица и классы, которые избавляют первых от заботы о своем материальном существовании. Таким образом, общественное и экономическое неравенство составляет предварительное условие для первоначального возникновения всякой высшей культуры... И позднее, насколько, до известной степени, потребности культуры всегда возникают и развиваются сперва у отдельных лиц или в маленьком круге, можно и должно признать необходимым существование значительного низшего слоя, который преимущественно производит материальные условия существования целого народа и сам принимает лишь небольшое участие в утонченных и высших потребностях" (Grundlegung, стр. 129-130).