Юн Эльстер - Кислый виноград. Исследование провалов рациональности

Сходным образом можно прокомментировать следующий несколько двусмысленный пассаж из книги Ханны Арендт «О революции»:

Под публичной свободой американцы понимали непосредственное участие в публичных делах, а потому любая связанная с этим деятельность не считалась обузой, а, напротив, дарила вовлеченным в нее несравнимое ощущение счастья, которое нельзя было получить где бы то ни было еще. Они хорошо знали (и Джон Адамс снова и снова формулировал это знание), что люди собирались на городские ассамблеи, а позднее их представители – на знаменитые «конгрессы» и «конвенты» не из чувства долга и тем более не для того, чтобы отстаивать собственные интересы, а прежде всего потому, что они получали удовольствие от самого процесса обсуждения и принятия решений [229] Arendt 1973: 119; Арендт 2011: 161–162. .

Быть может, пассаж и не примечателен, однако его также можно истолковать и как утверждение нарциссической теории политики. Городская ассамблея больше похожа на «Пир» Платона, нежели на арену для компромисса, уступок и выбора из разных зол. Да, аспект принятия решений упоминается, но не в центральной по важности роли, которую он должен играть. Политическая дискуссия или делиберация могут быть очень приятными и приносить удовлетворение, но только когда при этом руководствуются потребностью в принятии решения. Дискуссия подчиняется принятию решений, а не существует с ним на равных, как следует из формулировки Арендт. В своем обсуждении древнегреческой демократии она открыто заявляет, что «политика существует никогда не просто ради выживания» [230] Arendt 1958: 37; Арендт 2000: 50. Вот более развернутое суждение: «Другими словами, открытое, публичное пространство было отведено именно для непосредственного, для индивидуальности; это было единственное место, где каждый должен был уметь показать, чем он выбивается из посредственности, чем он на деле в своей незаменимости является. Ради этого шанса достичь необычайного и видеть подобные достижения, из любви к политическому самостоянию граждане полиса более или менее с охотой брали на себя свою часть судопроизводства, защиты, управления государством – груз и тяготу не социальной рутины, а государственных дел» (Arendt 1958: 41; Арендт 2000: 55). – в противовес утверждениям Мозеса Финли о том, что афинский народ «признавал инструментальную роль политических прав и в конечном итоге был больше озабочен важными решениями» [231] Finley 1976: 83. . Неясно, имеет она в виду теоретиков древнегреческой демократии или, как Финли, способы ее реального функционирования, но это неважно в контексте того, что я хочу сказать, поскольку в любом случае Арендт придерживается неинструментальной концепции политики. Из-за этого она оказывается опасно близка к пониманию политики в качестве игры уже обученной элиты, а не процесса обучения.

В качестве последнего примера самоподрывного воззрения на политику я возьму идеологию, лежащую в основании различных кампаний за ядерное разоружение, которые проводились в последние десятилетия. Излишне говорить, что мои комментарии не имеют отношения к содержанию проблем, которые в них затрагивались. Я буду опираться на недавний симпозиум по вопросам участия, инициатором которого выступил Стенли Бенн. Сначала он поднял дебатируемую тему причин голосовать или как-то иначе участвовать в политике, если в современных демократиях шансы того, что отдельный индивид сможет повлиять на конечный исход, практически равны нулю, а затраты на участие по меньшей мере ощутимы [232] Cp. обширное обсуждение данного вопроса в: Barry 1979. Вен объясняет (Veyne 1976: 415ff), что в Риме стимулов для голосования было еще меньше, поскольку, вдобавок к маленьким шансам оказать какое-либо влияние на исход, сам исход ничего не менял для избирателей. Но голосование не было тайным, поэтому голоса можно было покупать; кроме того, голосование было светским мероприятием, которое нельзя пропустить. Отсюда следует, что едва ли можно было ожидать увидеть одновременное наличие (1) небольших шансов повлиять на исход, (2) небольшой важности исхода для избирателей, (3) тайного голосования и (4) высокой добровольной явки. . В своей реплике он предположил следующее:

…политическая деятельность может быть формой морального самовыражения, необходимого не для достижения какой-либо цели помимо себя самого (поскольку дело может быть проиграно) и не для убежденности в том, что человек показал остальным свою приверженность стороне добра, но потому, что нельзя всерьез претендовать, пусть даже про себя, на приверженность этой стороне и не выражать позицию действиями, наиболее ей соответствующими в данном парадигматическом случае [233] Benn 1978: 19. .

В своих замечаниях к выступлению Бенна Брайан Бэрри развивает довод, близкий к тому, что я выше выдвигал в отношении Ханны Арендт:

Политика – серьезное дело. В любом государстве с развитыми административными компетенциями она определяет, через деятельность или по умолчанию, распределение продуктов питания, жилья, медицинских и образовательных услуг и т. д., и – во взаимодействиях с другими государствами – будет ли применено оружие массового уничтожения. Я полагаю, Бенн тоже так считает и горит желанием показать, что будет рационально играть свою роль всерьез. Но, к сожалению, форма обоснования, которую он предложил, а именно с точки зрения самовыражения, способствует легкомыслию. Она очень удобна для политики хороших людей, радикального шика коридора Бостон – Вашингтон и треугольника Лондон – Оксбридж <���…> Ритуальная деятельность и вправду существует в политике, принося много незаслуженной самоуспокоенности тем, кто принимает в ней участие. Кампания за ядерное разоружение последних лет прекрасно это иллюстрирует [234] Barry 1978: 47. .

Мне в высшей степени симпатична такая характеристика, но я бы добавил: следует различать действия, совершаемые из самоуважения, и использование политических действий как средств его достижения. Вслед за Бенном я полагаю, что первые вызывают законную озабоченность; подобно Бэрри, если я правильно его понимаю, я считаю, что последние подразумевают постановку телеги впереди лошади. Кроме того, как и Бэрри, я считаю, что кампании за ядерное разоружение очень хорошо иллюстрируют форму «радикализма среднего класса» [235] Parkin 1968, цит. в: Barry 1978. . Кампании 1982 года были во многих отношениях исключением, поскольку они, вне всяких сомнений, оказали воздействие на общественное мнение и на политику. И все же один из лидеров кампаний дал наилучшую формулировку самоподрывного отношения к политике, которая мне когда-либо попадалась. В одном из интервью Э. П. Томпсона спросили: «А что если митинг на Трафальгарской площади ни к чему не приведет?» Ответ Томпсона (при условии, что он приведен целиком и дословно) был совершенно выдающимся: