Питер Сингер - О вещах действительно важных. Моральные вызовы двадцать первого века

Точно так же, если человечество погибнет сейчас, худшим из последствий окажутся утраченные возможности. Цивилизация возникла всего несколько тысячелетий назад. Земля может оставаться пригодной для жизни еще миллиард лет. А если получится освоить космос, наш биологический вид просуществует и того дольше.

Некоторые отвергают такой способ оценивать будущие поколения. Иногда приходится слышать, что существование тех, кого еще нет, нельзя рассматривать как благо безотносительно качества их жизни. При таком подходе ценность сохранения человечества сводится к тем, кто живет сегодня, и тем, кто уже готов появиться на свет и, возможно, захочет иметь детей и внуков.

На чем этот подход основан? Прежде всего на таком аргументе: для тех, кого и так не существует, ничего плохого в несуществовании нет. Поскольку их нет, значит, нет тех, кому это причинит вред, поэтому и существование для тех, кого не существует, не является благом.

Мы с этим не согласны. Мы считаем, что «быть» — это благо и преимущество. Чтобы понять почему, оговорим, что иногда позволять человеку существовать можно и во вред ему. Предположим, женщина знает, что, если она в ближайшие несколько месяцев забеременеет, ребенок будет страдать неизлечимыми и мучительными заболеваниями и умрет совсем маленьким.

Совершенно очевидно, что, если она решит забеременеть в ближайшие несколько месяцев, для ребенка это будет плохо. В общем и целом, если жизнь ребенка окажется короткой и тяжелой, «существовать» для него — плохо.

Если согласиться с тем, что для кого-то существование может оказаться злом, и если допустить, что для кого-то еще «быть» не является благом, мы приходим к странной логической конструкции: можно родиться себе во вред, но нельзя родиться себе во благо. Если так, то заводить детей вообще неправильно, потому что им всегда что-то угрожает и этот риск ничем не уравновешен, поскольку пользы в существовании нет.

Философы-пессимисты, например немецкий философ XIX века Артур Шопенгауэр и современный южноафриканский философ Дэвид Бенатар, с этим согласны. Но если у родителей есть причины ожидать для своего ребенка счастливой и полной жизни и если появление детей не повредит никому другому, тогда иметь детей вовсе не плохо. Обобщая, если у наших потомков есть хорошие шансы на счастливую и полную жизнь, то с нашей стороны будет благом обеспечить им возможность появиться на свет.

Гибель человечества — и, возможно, всего живого, это зависит от причины гибели, — положила бы конец необыкновенной истории эволюции, которая уже создала разумную (умеренно) жизнь и наделила нас потенциалом для дальнейшего, гораздо более масштабного роста.

Мы прошли колоссальный путь как морального, так и интеллектуального развития, и есть все основания надеяться, что если мы выживем, то будем двигаться дальше еще быстрее. Не сумев защитить себя от вымирания, мы теряем шанс создать нечто по-настоящему прекрасное: астрономическое число поколений людей, живущих богатой, насыщенной жизнью и достигших таких высот цивилизованности, какие нам сегодня даже не снились.

СТАЛИ БЫ ВЫ СЧАСТЛИВЕЕ, будь вы богаче? Многие ответят утвердительно. Но, как показало многолетнее исследование, больше денег означает больше счастья только для самых малоимущих. Американцы, например, в целом богаче новозеландцев, но не счастливее. Более того, жители Австрии, Франции, Японии и Германии, похоже, не счастливее тех, кто живет в гораздо менее обеспеченных странах: в Бразилии, Колумбии и на Филиппинах.

Cравнивать страны с разными культурами трудно, но то же явление наблюдается и в пределах одной страны. Исключением из общего правила служат только малоимущие слои (в США это люди с годовым доходом до 12 тысяч долларов). Выше этого уровня рост дохода не особенно влияет на уровень счастья. Американцы сегодня богаче, чем были в 1950-х, но не счастливее. Уровень счастья среди среднего класса, то есть при годовом доходе на семью в пределах 50–90 тысяч долларов, практически такой же, как у состоятельных американцев с доходом на семью более 90 тысяч долларов в год.

Большинство исследований уровня счастья сводятся к ответу на вопрос, насколько люди довольны своей жизнью. Такие исследования нельзя абсолютизировать, потому что оценка общей удовлетворенности жизнью не всегда отражает, сколько удовольствия от жизни опрашиваемые получают повседневно.

Мой коллега по Принстонскому университету Даниэль Канеман с соавторами попытался замерить субъективное благополучие, неоднократно в течение дня спрашивая у людей, какое у них сейчас настроение. Статья, опубликованная 30 июня в Science, подтверждает, что между доходом и счастьем почти нет корреляции. Напротив, Канеман и соавторы обнаружили, что люди с высоким доходом больше времени посвящают занятиям, связанным с негативными эмоциями — напряжением и стрессом. Досуга у них меньше, а времени на работе или в дороге они проводят больше. Они чаще описывали свое эмоциональное состояние как неприязнь, злость, тревогу или напряжение.

Конечно, мысль, что за деньги счастья не купишь, не нова. Многие религии учат нас не привязываться к материальному. The Beatles напоминают, что любовь не продается за деньги. Даже Адам Смит, поведавший нам когда-то, что мы получаем свой обед не потому, что мясник такой добрый, а потому что у него есть свой эгоистический интерес, описывал воображаемые радости богатства как «обман» (хотя и необходимый, чтобы «поддерживать промышленность в движении»).

И все же в этом есть какой-то парадокс. Почему любое правительство заинтересовано в повышении национального дохода на душу населения? Почему столько людей стремится к деньгам, если они не делают нас счастливее?

Быть может, потому, что мы по своей природе существа целеполагающие. Мы происходим от тех, кому приходилось много трудиться, чтобы прокормиться, найти партнера, вырастить детей. В кочевых обществах не имело смысла обзаводиться ничем, что нельзя увезти с собой, но, как только человек стал оседлым и создал денежную систему, все ограничения исчезли.

Накопить деньги — значит подстраховаться на черный день, но сегодня накопление стало еще и самоцелью, мерой статуса и успеха, задачей, придающей жизни смысл в ситуации, когда у нас нет причин что-то делать, но ничего не делать тоже скучно. Делать деньги — занятие, позволяющее чувствовать, что занимаешься чем-то стоящим, пока не задумаешься, зачем, собственно, тебе это нужно.

Вот, например, история американского инвестора Уоррена Баффета. Сейчас ему 75 лет, 50 из них он трудился, сколачивая свое огромное состояние. Forbes ставит его на второе после Билла Гейтса место в рейтинге богатейших людей мира, оценивая его капитал в 42 миллиарда долларов. Судя по скромному образу жизни, тратить ему не особенно нравится. Но если бы он и позволял себе излишества, ему бы пришлось сильно постараться, чтобы прожить хотя бы малую часть своего состояния.