Теодор Адорно - Негативная диалектика

Больше нельзя плыть по течению новейшей (слово звучит отвратительно) философии. Философия Нового времени, доминировавшая вплоть до сегодняшнего дня, хотела исключить моменты традиционности из мышления, лишитьегособственного исторического содержания, приписать историю к отдельной ветвинауко фактах, занимающихся констатацией. Как только в мыслимой непосредственности субъективно данного начинают искать фундамент всякого познания, мысль рассматривается вне своего исторического измерения, как зависимая от идола чистой современности. Фиктивное одномерное Теперь (Jetzt) превращается в основание познания истинного смысла. В этом между собой согласны официально считающиеся антиподами патриархи модерна - Декарт в автобиографических экскурсах о происхождении своего метода и Бэкон в своем учении об идолах. Присутствующее в мышлении историческое, вместо того, чтобы с его помощью оспорить вневременность объективированной логики, приравнено к суеверию; при этом апеллируют к институциональной традиции церкви, фактически обращенной против критической мысли. Критика авторитета была абсолютно справедлива.Ноона не увидела, что сама традиция познания имманентна своим предметам в качестве опосредующего момента. Познание придает ей форму, коль скоро превращает ее в tabula rasa средствами успокоительной объективации. Познание в себе (an sich),ужев своей обособившейся и ставшей самостоятельной по отношению к содержанию форме, частично обладает традицией - как неосознанным воспоминанием; нельзя задать вопроса, в котором бы не сохранялось и не транслировалось знание о прошлом. Образ мышления как погруженного во время мотивирует прогрессирующую мысль, проектирует равенство микрокосмического и макрокосмического, исторического, скрытого в структуре мышления. Среди заслуг кантовской дедукции выделяется одно: в самой чистой форме познания, в единстве "я мыслю", на ступени воспроизведения в воспоминании и воображении Кант обнаружил след исторического. Но так как нет времени, если нет существующего во времени, время не может оставаться чистой формой; Гуссерль на позднем этапе своего творчества называлэтовнутренней историчностью. Внутренняя историчность мышления срощена сегосодержанием, а потому и с его традицией. Чистый, совершенно сублимированный субъект, напротив, был бы абсолютно лишентрадиции.

Познание, полностью осуществившее пожелания "идола чистоты" тотальной вневременности, совпало бы с формальной логикой, превратилось в тавтологию; большей свободы трансцендентальной логике не получить никогда. Вневременность, к которой буржуазное сознание стремится, по-видимому, чтобы компенсировать собственную смертность, является вершиной его заблуждений. Беньямин ощутил остроту ситуации, когда резко отвернулся от идеала автономности и подчинил свое мышление традиции, добровольно учрежденной и субъективно избранной; традиции, лишенной авторитета в той мере, в какой он приписывается автаркической мысли. Даже в случае полной противоположности трансцендентальному моменту, традиционное является квазитрансцендентальным, не пунктуальной субъективностью, а самим конститутивным, по Канту - скрытым механизмом в глубинах души. Среди вариантов, близких всем этим темам исходных проблем "Критики чистого разума", обязательно должны были бы присутствовать вопросы о том, как мышление, стремящееся освободиться от традиции, превращается во внешнее по отношению к ней, как, преобразуя, сохранят традицию [0-16] [0-16] Adorno T.W. Thesen uber Tradition; in: Inselalmanach fur 1956. S.168. ; в этом и не в чем ином, состоит духовный опыт и познание. Философия Бергсона, а еще в большей степени роман Пруста находятся в плену этой темы. Вопрос о традиции привлекает как путь непосредственности - из отвращения перед буржуазной вневременностью, предупреждающей механикой понятия о том, что жизнь отменяется и упраздняется. Однако философский метексис станет традицией исключительно через определенное ее отрицание. Философия основана на текстах, которые она критикует. В текстах, которые традиция преподносит философии, и которые сами воплощают традицию, отношение философии и традиции - соизмеримое отношение. Это узаконивает переход от философии к толкованию (Deutung), которое не возвышает до уровня абсолюта ни подлежащее толкованию, ни символ, а ищет истинное там, где мысль секуляризирует непередаваемый прообраз священных текстов.

Через связь с текстом (явную или скрытую) философия признает то, что она напрасно оспоривала поисками идеального метода, признает свою языковую сущность. В новейшей истории философии в духе традиции это критиковалось как риторика. Реторика, расколотая на мелкие части и сведенная к средству воздействия, представлялась как носитель лжи в философии. Презрительное отношение компенсировало грехи и провинности, в которые риторика впала, уже со времен античности, дистанцируясь от вещи (что вменял ей в вину Платон). Однако гонение на риторический момент, при помощи которого выражение переносится в мышление и спасается для мышления, способствуют его технификации, его потенциальному уничтожению не меньше, чем его культивирование в ситуации пренебрежения объектом. Реторика представляет в философии то, что иначе как в языке нельзя помыслить. Она утверждает себя в постулатах изложения, которые и отличают философию от коммуникации уже познанных и зафиксированных содержаний. Как и всякая репрезентация, реторика опасна, потому что она легко продвигается к узурпации всего того, чем изложение не может располагать, не опосредуя мысли. Реторика постоянно коррумпирована своей же собственной целью, в отсутствие которой отношение мышления к практике снова исчезает из акта мысли.

Аллергия на выражение (Ausdruck), присущее апробированному философскому размышлению в целом, от Платонадосемантической философии (Semantikern), конформна чертам просвещения любого толка, подобна защитному механизму овеществленного сознания - нужно наказать недисциплинированность жестов, загоняя их в узду логики. Если виртуально союз философии и науки вытекает из потребности уничтожить язык, а тем самым и саму философию, то философия не выживет, не напрягая своих языковых усилий. Вместо того, чтобы обсуждать лингвистические казусы, философия рефлектирует эту проблему. Языковая расхлябанность и небрежность (выражаясь научно - неточность) легко связывается с позойнауки"язык неподкупен и непродажен". Уничтожение языка в мышлении не есть его демифологизация. Философия в ослеплении жертвует языком, при этом ее отношение к этой задаче выходит за пределы просто знакового; только в языке подобное может познать подобное. Нельзя игнорировать постоянную денунциацию риторики номинализмом, для которого имя - исходное подобие того, что оно называет; нельзя постоянно продвигать исключительно риторический момент.Посмыслу самого слова диалектика -этоязык как органон мышления; именно диалектика могла бы стать попыткой критического спасения риторического момента, попыткой взаимно сблизить вещь и выражение до их индифференции. Диалектика не причисляет к преимуществам мысли то, что не до конца не разрушена связь мышления и языка (хотя это всегда исторически считалось изъяном мышления). Однако именно так поступила феноменология, когда хотела, как всегда наивно, подстраховать себя, открывая истину в анализе слов. В реторическом качестве культура, общество, традиция одухотворяют и вдохновляют мысль; антиисторическое связано с варварством, которым кончается буржуазное мышление. Диффамация Цицерона, гегелевская антипатия к Дидро свидетельствуют о злобе тех, чья жизненная потребность в свободе восстать и возвыситься исчезла; о злопамятстве тех,ктосчитает тело языка греховным. В диалектике схвачен реторический момент; в этом отличие от вульгарной ее трактовки - как стороны, момента содержания. Диалектика, опосредуя содержание формальным, логическим, стремится овладеть дилеммой между излюбленным мнением и несущественно корректным. Она тяготеет к содержанию как к открытости, к открытому, а не предрешенному структурой; диалектика - это протест против мифа. Мифическое всегда вечно равное, в этом качестве оно в конце концов растворяется в формальной закономерности мышления. Познание, жаждущее истины, хочет утопии. Утопия, сознание возможности, держится за конкретное как неискаженное (Unentstellten). Это возможность, она никогда не превратится в непосредственно действительное, не займет место утопии; поэтому внутри существующего неискаженное представляется абстрактным. От несуществующего приходят краски, которые не стираются. Несуществующему служит мышление, сфера наличного бытия, которое, как всегда отрицательное, стремится к несуществующему. Только самая дальняя даль могла бы стать близкой. Философия - это призма, улавливающая ее краски.