Константин Колонтаев - Внешний коммунистический блеск и внутренняя либеральная нищета марксизма

О том что подобное высказывание Энгельса не было тогда случайностью доказывает его гораздо более поздняя по времени позиция в 1866 году, когда он так разъяснял принципиальную установку Первого Интернационала в этом вопросе, отмечал, что право на независимую государственность должны иметь только большие (по выражению Гегеля, «исторические») народы Европы. В связи с этим Энгельс говорил о «о праве крупных европейских наций на отдельное и независимое существование» (заметим мельком, что речь постоянно идет о европейских нациях). Здесь биологизация этничности подкрепляется у Маркса и Энгельса, откровенно идеалистическим представлением, будто изначально данной народам сущностью становится дух, наличие или отсутствие которого и делит народы на две категории — исторические и неисторические. Тем народам, которые «не имеют истории», в национальном существовании, по мнению Энгельса, будет отказано.

Но ведь самостоятельных и равных наций в конце ХIХ века было в мире немного, и это были нации империалистического Запада. Они были равны по критерию их жизнеспособности и уровня развития капитализма. Именно пролетариат, только этих наций и призывался, Марксом и Энгельсом, к соединению.

Далее, в том же 1866 году Энгельс, пишет: «Право больших национальных образований Европы на политическую независимость, признанное европейской демократией, не могло, конечно, не получить такого же признания в особенности со стороны рабочего класса. Это было на деле не что иное, как признание за другими большими, несомненно, жизнеспособными нациями, тех же прав на самостоятельное национальное существование, каких рабочие в каждой отдельной стране требовали для самих себя. Но это признание и сочувствие национальным стремлениям относилось только к большим и четко определенным историческим нациям Европы; это были Италия, Польша, Германия, Венгрия… Что же касается России, то ее можно упомянуть лишь как владелицу громадного количества украденной собственности, которую ей придется отдать назад в день расплаты». (К. Маркс, Ф Энгельс Соч. — т.39 — с. 160.)

В письмо Каутскому написанном спустя 16 лет, а именно — 7 февраля 1882 года, Энгельс, по данному вопросу пишет: «Интернациональное движение пролетариата вообще возможно лишь в среде самостоятельных наций… Интернациональное сотрудничество возможно, только между равными».(К. Маркс, Ф. Энгельс Соч. — т. 35 — с. 220–221.).

А, вот слова одного, одного из лучших учеников Энгельса — одного из лидеров Второго Интернационала, идеолога германских социал-демократов Бернштейна: «Народы, враждебные цивилизации и неспособные подняться на высшие уровни культуры, не имеют никакого права рассчитывать на наши симпатии, когда они восстают против цивилизации. Мы не перестанем критиковать некоторые методы, посредством которых закабаляют дикарей, но не ставим под сомнение и не возражаем против их подчинения и против господства над ними прав цивилизации… Свобода, какой либо незначительной нации вне Европы или в центральной Европе не может быть поставлена на одну доску с развитием больших и цивилизованных народов Европы» (E. Bernstein. La socialdemocracia y los disturbios turcos. — A.Cheroni. La ciencia enmascarada. Montevideo: Universidad de la República, 1994. P. 89–90.) Но, ведь Бернштейн, таким образом, слово в слово повторяет утверждения Энгельса, насчет того, что: «Интернациональное движение пролетариата вообще возможно лишь в среде самостоятельных наций… Интернациональное сотрудничество возможно, только между равными».(К. Маркс, Ф. Энгельс Соч. — т. 35 — с. 220–221.).

Отбрасывая в реальной политике классовую риторику и представляя историю как «борьбу народов», Маркс и Энгельс прибегали к биологизации общественных отношений, предвосхищая идеологию социал-дарвинизма.

Для характеристики народов и разделения их на «высших» и «низших», Энгельс ввел, совершенно недопустимое с точки марксисткого же исторического материализма, натуралистическое понятие жизнеспособности. Как, наличие у человека богатства, в раннебуржуазном, религиозном учении о предопределенности, является симптомом избранности, так и в концепции Энгельса «жизнеспособность» служит признаком прогрессивности нации и подтверждает ее права на угнетение и экспроприацию «нежизнеспособных». Стоит заметить, что понятие «жизнеспособность»,как критерий для наделения народов правами Энгельс употреблял до конца жизни.

Каковы же показатели жизнеспособности? Прежде всего, для Энгельса, это способность угнетать другие народы и «революционность» (имеются в виду «прогрессивные революции»). Вот как иллюстрирует Энгельс эти показатели: «Если восемь миллионов славян в продолжение восьми веков вынуждены были терпеть ярмо, возложенное на них четырьмя миллионами мадьяр, то одно это достаточно показывает, кто был более жизнеспособным и энергичным — многочисленные славяне или немногочисленные мадьяры!» (К. Маркс, Ф. Энгельс Соч. — т.6 — с. 297).

Таким образом, здесь критерием служит сам факт способности к угнетению. Жизнеспособен именно угнетатель — значит, он и прогрессивен, он и выиграет от мировой революции.

И, как же вяжется со всем этим призыв Коммунистического Манифеста «Пролетарии всех стран, соединяйтесь!»? Ведь Манифест был написан более чем за год до цитированных выше статей Энгельса 1849 года. Но, этот призыв, вполне вяжется с установками Энгельса только если признать, что он обращен лишь к пролетариям тех прогрессивных стран (наций), которые в классификации Энгельса имеют право на жизнь (сейчас сказали бы «золотой миллиард»). Какая всё таки, у Энгельса, есть запоминающаяся фраза: «Интернациональное движение пролетариата вообще возможно лишь в среде самостоятельных наций… Интернациональное сотрудничество возможно только между равными».(К. Маркс, Ф. Энгельс Соч. — т. 35 — с. 220–221.).

Таким образом, Маркс и Энгельс не только не были интернационалистами, но, напротив, на основе своей русофобии стали самыми ярыми проповедниками шовинизма и расизма, в тогдашней Европе. В этом смысле, они практически, ничем отличались от своего будущего соотечественника Гитлера. Вот, например одно из признаний товарища Энгельса, сделанное им в одном из писем к Каутскому в 1882 году: «Необходима безжалостная борьба не на жизнь, а на смерть с предательским по отношению к революции славянством, истребительная война и безудержный террор».

Таким образом, видение реальной истории у Маркса и Энгельса, в отличие от их футурологических рассуждений о всемирной пролетарской революции, вовсе не опирается на представления классовой борьбы как отражения противоречий между производительными силами и производственными отношениями. Романтический образ грядущей, как Второе пришествие, революции пролетариата — это всего лишь образ идеологии, что-то вроде «нового опиума для народа». В критические моменты этот образ отодвигается в сторону, и история предстает как борьба народов. В этой картине нет и следа объективности, гуманизма и даже универсализма. Главный критерий для Энгельса — «для нас будет лучше». Интересы Запада превыше всего (термин «прогрессивные нации» — лишь прикрытие этих интересов).