Нассим Талеб - Рискуя собственной шкурой. Скрытая асимметрия повседневной жизни

Иудейские и мусульманские меньшинства, такие, как шииты и суфии, а также (смутно) связанные с ними конфессии вроде друзов и алавитов хотят, чтобы их оставили в покое. Конечно, есть и исторические исключения. Но если бы мой сосед был суннитом-салафитом, он потребовал бы, чтобы халяльное ели все люди в зале. А то и в здании. А то и в городе. А то и в стране. В идеале – на всей планете. В его религии церковь никак не отделена от государства, а священное от профанного; харам (противоположность халяля) для такого человека означает буквально нарушение закона. Все гости в зале совершали бы преступление.

Я пишу эти строки, когда идет спор о том, могут ли ограничения, возможно необходимые для борьбы с фундаменталистами, убить свободу просвещенного Запада.

Может ли демократия – по определению большинства – быть терпимой к врагам? Вопрос стоит так: «Вы бы согласились отменить свободу слова для всех политических партий, ратующих за отмену свободы слова?» Следующий шаг: «Должно ли общество, которое выбрало терпимость, быть нетерпимым к нетерпимости?»

Именно эту несообразность Курт Гёдель (великий мастер логической строгости) заметил в Конституции Соединенных Штатов, когда сдавал экзамен на гражданство. Если верить легенде, Гёдель стал спорить с экзаменатором; спас Гёделя Эйнштейн, пришедший морально поддержать коллегу. Независимо от Гёделя то же противоречие обнаружил в демократических системах философ Карл Поппер.

Я уже писал о людях, которые, совершая логическую ошибку, спрашивают, нужно ли испытывать «скепсис в отношении скепсиса»; я отвечаю так же, как Поппер, когда его спросили, «можно ли фальсифицировать фальсификацию», – молча ухожу.

Можно ответить на эти вопросы, исходя из понятия «власть меньшинства». Да, нетерпимое меньшинство может контролировать демократию и уничтожить ее. И в конце концов оно точно уничтожит наш мир.

Поэтому нам нужно быть нетерпимыми к некоторым нетерпимым меньшинствам. Они просто нарушают серебряное правило. Недопустимо использовать «американские ценности» или «западные принципы», потакая нетерпимому салафизму (отрицающему право других людей на свою религию). Но Запад сегодня продолжает совершать самоубийство.

Теперь рассмотрим рынки. Можно сказать, что рынок не есть сумма его участников – и цена колеблется в зависимости от действий самого мотивированного покупателя и продавца. Да-да, бал правит самый мотивированный. Наверное, это понимают только трейдеры: как получается, что цена падает на 10 % из-за единственного продавца. Только продавец этот должен быть упрямым. На импульс рынки реагируют непропорционально. Объем фондовых рынков сегодня – более 30 триллионов долларов, однако в 2008 году единственная сделка на 50 миллиардов, меньше чем 0,2 % от общего объема, вызвала обвал на 10 % и нанесла убытков на три триллиона долларов. Как описано в «Антихрупкости», это была сделка парижского банка Société Générale: он обнаружил тайное приобретение трейдера-мошенника и хотел отыграть все обратно. Почему рынки отреагировали несоразмерно? Потому что сделка была однонаправленной – и упрямой: банк хотел закрыть позиции, и переубедить менеджмент не смог бы никто. Я придумал такую пословицу:

Рынок – как большой кинотеатр с маленькой дверью.

Лучший способ определить лоха – посмотреть, что для него важнее: размер зала или двери. Бывает, зрители в страхе бегут из кинотеатра – скажем, кто-то кричит: «Пожар!»; люди, желающие выйти наружу, не хотят оставаться внутри – такое же необратимое поведение, как с кашрутом и панической продажей активов.

Наука ведет себя похожим образом. Как мы уже видели, за рассуждением Карла Поппера тоже стоит власть меньшинства. Однако Поппер слишком суров, оставим его на потом, а сейчас вспомним более забавного и веселого Ричарда Фейнмана, самого непочтительного и игривого ученого своего времени. В книге «Какое тебе дело до того, что думают другие?» [44] Фейнман Р. Какое тебе дело до того, что думают другие? Ижевск: РХД, 2002. он постулирует идею фундаментальной непочтительности науки, которая движима тем же механизмом, что и кошерная асимметрия. Что это значит? Наука – не сумма того, что думают ученые; как и в случае с рынками, это весьма асимметричная сфера деятельности. Как только ты опроверг теорию, она стала неправильной. Если бы в науке существовал консенсус большинства, мы до сих пор жили бы как в Средневековье, и Эйнштейн кончил бы тем, с чего начинал: служащим патентного бюро с бесплодным хобби.

Говорят, Александр Македонский предпочитал армию овец, ведомую львом, армии львов, ведомой овцой. Александр (или тот, кто породил этот очевидно апокрифический афоризм) понимал ценность энергичного, нетерпимого и доблестного меньшинства. Ганнибал с маленькой армией наемников полтора десятка лет вселял страх в Рим, одержав победы в двадцати двух битвах, в каждой из которых римляне превосходили его численностью. Его вдохновляла другая версия той же максимы. В битве при Каннах он заметил Гиско, озабоченному тем, что карфагенян куда меньше римлян: «Есть кое-что удивительнее числа их воинов – то, что среди них нет ни одного человека по имени Гиско» [45] У карфагенян, видимо, было не так много имен: историков ставят в тупик многочисленные Гамилькары и Гасдрубалы. Немало среди карфагенян было и Гиско, включая персонажа «Саламбо» Флобера. .

Огромная отдача от упрямой доблести есть не только в армии. «Не стоит сомневаться в том, что маленькая группа умных граждан может изменить мир. Только такие группы мир и меняли», – писала Маргарет Мид. Революции, безусловно, совершаются одержимым меньшинством. Да и всем ростом, экономическим или моральным, общество обязано меньшинству.

Сделаем выводы и свяжем их со скрытой асимметрией, вынесенной в подзаголовок этой книги. Общество не развивается за счет консенсуса, голосования, большинства, комитетов, многословных собраний, ученых конференций, чая и бутербродов с огурцом или опросов: достаточно малого числа людей, чтобы стрелка компаса сдвинулась непропорционально сильно. Достаточно, чтобы возникло асимметричное правило – и кто-то поставил душу на кон. Между тем асимметрия есть повсюду [46] Нужно всего 3 % меньшинства, чтобы пожелание «счастливого Рождества» превратилось в «хороших выходных». Я подозреваю, если бы меньшинство стало больше, эффект был бы другим: разношерстные сообщества более синкретичны. Я рос в Ливане во времена, когда население там было наполовину христианским; люди выказывали уважение, как римляне-язычники, отмечая чужие праздники. И сегодня шииты (и те сунниты, которым еще не промыла мозги Саудовская Аравия) желают христианину «счастливого Рождества». .