Роберт Штайгервальд - Введение в марксистскую философию

Некоторые буржуазные ученые заявляют: мы признаем, что применительно к материальной технике можно говорить о неизбежных, неотвратимых общих законах. Они соглашаются с тем, что технический мир одинаков для всех людей и для всех «имеет значение». Об этом свидетельствует то, что технические знания и технические объекты, где бы они ни были открыты или созданы, вслед за тем распространяются по всему свету и всюду находят применение, если только общество достаточно развито для того, чтобы их воспринять. Глобальное воздействие технических открытий общеизвестно.

Наши противники признают также, что это глобальное воздействие (универсальность) затрагивает все предметные и духовные сферы, все технологические приемы, средства общения и информации и связанную со всем этим научную картину мира. Однако затем в аргументации буржуазных обществоведов следует большое «но». Дескать, это еще далеко не все. Остаются еще высшие духовные, культурные области (религия, искусство и т. д.), которые образуют «подлинно» человеческое в человеке. А в отношении этих областей вышеупомянутые законы не имеют силы. Более того, эта духовная жизнь человека, говорят наши противники, в конечном счете определяет развитие нашей культуры.

Итак, сначала признается тот факт, что в истории бесспорно имеются повторяемость, однородность, а вследствие этого закономерность. Оспаривать это было бы затруднительно ввиду того, что основополагающие социальные системы — первобытное общество, рабовладельческий строй, феодализм, капитализм и социализм,— где бы они ни возникали, повсюду обнаруживали фундаментальную общность своих характеристик. Сегодня или 150 лет назад в Японии, Англии или Америке, у белых или цветных народов — нигде не существовало и не существует рабства без рабов и рабовладельцев, капитализма — без наемных рабочих и капиталистов. Повсюду определенной основной форме экономической жизни соответствует основная форма духовной, политической, культурной жизни.

Например, повсюду, где господствует свободная конкуренция частных собственников, формируется буржуазно-демократическое политическое течение или даже буржуазно-демократический государственный строй. Раз в экономике есть конкуренция, значит, она должна быть и в политике. Действительно ли претворится в жизнь соответствующее представление и в какой мере оно претворится, уже другое дело. Но само буржуазное представление о демократии не зависит от расы, нации, культуры. Далее. Повсюду, где властвуют громадные предприятия — монополии, подчиняющие себе производство и рынок, возникают крайне враждебные свободе, а при определенных условиях фашистские политические движения и государственные порядки. И это также определяется не национальными, расовыми или культурными факторами. Подобные идеи и противоположные им течения возникают независимо от расы, нации, климата и т. п., поскольку они соответствуют определенному соотношению интересов.

Как формируются эти соотношения интересов? Что является их общим, сообразно обстоятельствам повторяющимся в многообразии расовых, национальных, культурных, климатических, географических проявлений, однородным условием? А значит, что представляет собой тот главный фактор, который закономерно определяет общественную жизнь, в том числе и культурный прогресс? Существует только один такой фактор: одинаковый — в наших примерах капиталистический — способ производства, его развитие. Но об этом мы поговорим более обстоятельно несколько ниже.

Заблуждение всех тех, кто утверждает, будто история определяется нашей духовной жизнью, показывает и такое соображение. Люди действуют, стремясь к целям, которые прежде определяются их мышлением, чувствами, желаниями. Но желаемое исполняется довольно редко. В большинстве случаев поставленные цели разных людей сталкиваются между собой и противоречат друг другу. Случается и так, что они с самого начала оказываются невыполнимыми, либо средства для их достижения выбираются недостаточные. Таким образом, на исторической арене столкновение бесчисленных отдельных стремлений и действий приводит к состоянию, когда действие имеет известную желаемую цель, «но результаты, на деле вытекающие из этих действий, вовсе нежелательны. А если вначале они, по-видимому, и соответствуют желаемой цели, то в конце концов они ведут совсем не к тем последствиям, которые были желательны»1 . Кое-кто по этому поводу может впасть в уныние и вздыхать: человек предполагает, а бог располагает! Проверим же, кто или что на деле «располагает».

Речь идет не только о «неудачах» при осуществлении желаемых целей, подобных той, что постигла монаха Бертольда Шварца. Он хотел алхимическим путем получить золото, но вместо него открыл порох. Бёттер преследовал ту же самую цель, а при этом ему удалось изготовить фарфор. Нет, не только такие «неудачи» имеются здесь в виду. В данном случае речь скорее идет о великих исторических битвах. Великие вожди французской революции (1789—1794) Робеспьер, Марат, Сен-Жюст и другие от чистого сердца стремились к свободе, равенству и братству для всех людей. Но своей деятельностью они в конечном счете лишь устранили препятствия на пути развития капитализма во Франции. О свободе, равенстве и братстве для всех людей при капитализме можно говорить разве что в формальном смысле. Например, в ФРГ и Шпрингер, и какой-нибудь Ганс Мюллер формально обладают одинаковым правом на свободу печати. Но и это важно: мы защищаем и эту формальную свободу от нападок справа. Фашизм показал, что и формальные права имеют известную ценность для рабочего движения.

Ф. Энгельс с полным правом писал: «Каков бы ни был ход истории, люди делают ее так: каждый преследует свои собственные, сознательно поставленные цели, а общий итог этого множества действующих по различным направлениям стремлений и их разнообразных воздействий на внешний мир — это именно и есть история. Вопрос сводится, стало быть, также к тому, чего хочет это множество отдельных лиц. Воля определяется страстью или размышлением. Но те рычаги, которыми, в свою очередь, непосредственно определяются страсть или размышление, бывают самого разнообразного характера. Отчасти это могут быть внешние предметы, отчасти — идеальные побуждения: честолюбие, «служение истине и праву», личная ненависть или даже чисто индивидуальные прихоти всякого рода. Но, с одной стороны, мы уже видели, что действующие в истории многочисленные отдельные стремления в большинстве случаев вызывают не те последствия, которые были желательны, а совсем другие, часто прямо противоположные тому, что имелось в виду, так что и эти побуждения, следовательно, имеют по отношению к конечному результату лишь подчиненное значение. А с другой стороны, возникает новый вопрос: какие движущие силы скрываются, в свою очередь, за этими побуждениями, каковы те исторические причины, которые в головах действующих людей принимают форму данных побуждений?».