Людвиг Витгенштейн - Философские исследования

Можно ли удерживать понимание значения как удерживают наглядное представление? То есть, если мне вдруг приходит на ум одно из значений слова, может ли оно и оставаться в моем сознании?

"Весь план внезапно возник в моем воображении и оставался в нем примерно пять минут". Почему это звучит странно? Можно было бы считать, что внезапно озаряющее и пребывающее не могут быть одним и тем же.

Я воскликнул "Теперь он у меня есть!" Это было внезапное озарение; затем уже я мог изложить план во всех деталях. Что при этом предполагается пребывающим? Может быть, та или иная картина. Но слова "Теперь он у меня есть" не означают, что у меня есть картина.

Кому пришло в голову значение слова и он его не забыл, тот может теперь применять это слово таким образом.

Кому пришло в голову значение слова, тот его теперь знает, и это озарение начало знания. В чем здесь сходство с переживанием представления?

Когда я говорю "Г"н Швейцар не швейцар", то первое слово я мыслю как имя собственное, а второе как имя нарицательное. Так выходит, при произнесении первого слова в моем сознании должно происходить нечто иное, чем при произнесении второго? (Предполагается при этом, что я не твержу это предложение, "как попугай".) Попытайся теперь первого "швейцара" мыслить в качестве нарицательного имени существительного, а второго в качестве собственного! Как это делается? Когда я это делаю, то попытки придать каждому из двух слов подлинное значение заставляют меня моргать глазами от напряжения. Ну, а вызываю ли я значение слов в своем воображении при обычном употреблении?

Если произносишь предложение, изменив в нем значения слов, то чувствуешь, что смысл предложения разрушается. Так он же разрушается для меня, а не для тех других, кому я делаю сообщение! Чему же тогда это мешает? "Но при обычном произнесении предложения происходит еще что-то, вполне определенное". То, что при этом происходит, это не "экспозиция значения" в чьем-то сознании.

III

Что делает мое представление о нем представлением именно о нем?

Отнюдь не подобие образа.

Помимо представления тот же самый вопрос применим и к высказыванию "Я вижу его сейчас перед собой как живого". Что делает это высказывание высказыванием именно о нем? Ничто из того, что заложено в нем, или ему одновременном ("стоит за ним"). Если ты хочешь знать, кого он имеет в виду, спроси его!

(Но возможно также, что в моем воображении мелькает какое-то лицо, которое я даже могу зарисовать, не зная, какому человеку оно принадлежит и где я его видел.)

А допустим, что кто-то представляя себе фигуру или вместо этого очерчивал бы [ее], хотя бы лишь пальцем в воздухе. (Это можно назвать "моторным представлением".) Тут было бы уместно спросить: "Кого это представляет?" И его ответ был бы решающим. В нем вроде бы давалось словесное описание, но вместе с тем способное и просто замещать представление.

IV

"Я полагаю, что он страдает". Полагаю ли я к тому же, что он не автомат?

Лишь с известным внутренним сопротивлением я могу произнести это слово в таких двух контекстах.

(Или же дело обстоит так: я полагаю, что он страдает; я уверен, что он не автомат? Бессмыслица!)

Представь себе, что я говорю о своем друге "Он не автомат". Что содержало бы это сообщение и для кого оно было бы предназначено? Для человека, который встречает его при обычных обстоятельствах? Какую информацию оно могло бы ему дать? (Самое большее, что тот, о ком говорится, всегда себя ведет, как человек, как машина же никогда.)

"Я полагаю, что он не автомат" это сообщение само по себе еще не имеет никакого смысла.

Мо отношение (Einstellung) к нему это отношение к [его] душе. Я не придерживаюсь мнения, что он имеет душу.

Религия учит, что душа способна существовать и после разрушения тела. Понимаю ли я то, чему она учит? Пожалуй, понимаю. В связи с этим я могу многое себе представить. На эту тему можно даже писать картины. Почему же такая картина должна считаться лишь несовершенной передачей высказанной идеи? Почему бы ей не нести ту же службу, что и выраженное словами учение? А дело ведь именно в выполняемой функции.

Если на нас способна производить впечатление картина мысли в голове, то почему бы тем более не картина мысли в душе?

Человеческое тело лучшая картина человеческой души.

А как быть с таким выражением: "Когда ты говорил, я понимал это всем сердцем"? При этом указывают на свое сердце. Взять хотя бы этот жест разве он ничего не значит?! Ведь его понимают. Или [при этом] сознают, что используют всего лишь картину? Определенно нет. Это не произвольно выбранная нами картина, не сравнение, и все"таки это образное [метафорическое] выражение.

V

Представь, что мы наблюдаем движение точки (например, светящейся точки на экране). Из поведения этой точки можно извлечь важные следствия. Но сколь различные явления можно наблюдать при этом! Это и траектория точки с соответствующими ей мерами (например, амплитуда и длина волны), или же скорость и закон, согласно которому она изменяется, либо же та величина и местоположение, при которых она прерывно изменяется, либо кривизна пути в этих местах, и несчетное множество других явлений. И каждая из этих черт поведения точки могла бы стать для нас единственно интересной. Скажем, кроме числа петель, которые она делает в определенное время, все прочее в ее движении могло бы стать для нас безразличным. И если бы нас интересовала не какая-то одна из характеристик, а сочетание нескольких, то каждое из них, в связи с его особой природой, тоже могло бы нам дать выводы, отличные от всех других. Так же обстоит дело и с поведением людей, с различными характеристиками этого поведения, которые мы наблюдаем.

Стало быть, психология ведет речь о поведении, а не о душе?

Что фиксирует психолог? Что он наблюдает? Разве не поведение людей и, особенно, их высказывания? Но последние говорят не о поведении.

"Я заметил, что он был расстроен". Сообщает ли это о поведении или же о душевном состоянии? ("Небо кажется предгрозовым" идет ли речь о настоящем или о будущем.) О том и о другом. Но не в их рядоположенности, а об одном, данном через другое.

Врач спрашивает: "Как он себя чувствует?" Медсестра отвечает: "Он стонет". Сообщение о его поведении. Но должен ли для них обоих вообще существовать вопрос: настоящий ли это стон, действительно ли он выражает то-то? Разве они не могут, например, прийти к выводу: "Раз он стонет, ему надо дать еще одну дозу болеутоляющего", замалчивая [при этом] промежуточное звено? Не определена ли здесь суть дела той ролью, какую они отводят описанию поведения?

"Но тогда они основываются на молчаливо принимаемом допущении". Тогда и весь процесс нашей языковой игры всегда основывается на молчаливо принимаемых предпосылках.