Сьюзен Зонтаг - Болезнь как метафора

Меры профилактики играют бóльшую роль в человеческом сознании, когда у людей мало надежды на то, что медики своевременно изобретут нужные вакцины, а еще меньше на то, что они научатся лечить данную болезнь. Однако профилактические кампании наталкиваются на многие трудности, когда болезни передаются сексуальным путем. Американские кампании, ратующие за здоровый образ жизни, всегда неохотно давали информацию о безопасном сексе. «Американское руководство для школ», изданное в 1987 году Министерством образования, фактически отказывается обсуждать тему снижения риска и предлагает воздержание как лучший способ предохранения против СПИДа, тем самым напоминая лекции о целомудрии времен Первой мировой войны – солдатам внушалось, что это единственное средство спасения от сифилиса, а также часть их патриотического долга в борьбе с бошами [74]. Разговоры о презервативах и одноразовых шприцах казались равносильными попустительству и подстрекательству к недозволенному сексу, а также употреблению запрещенных химических препаратов. (В какой-то степени так оно и есть. Сексуальное просвещение, помогающее уберечься от СПИДа, подразумевает признание сексуального чувства, а следовательно, и терпимое отношение к разнообразным его проявлениям.) Европейские общества, менее склонные к сексуальному лицемерию, вряд ли будут понуждать людей в качестве меры предосторожности придерживаться целомудрия. «Осторожно: СПИД». И «СПИД. Не умирай из-за невежества». Смысл этих абстрактных посылов, несколько лет назад появившихся на рекламных щитах и в телерекламе Западной Европы, – пользуйтесь презервативами. Но у этих призывов быть осторожными, не прятать голову в песок, есть и более широкое значение: они прокладывают путь такого рода социальной рекламы в Америке. Часть дела по придаче событию черт реальности – это его постоянное проговаривание. В данном случае постоянное проговаривание помогает осознать риск и внушает необходимость соблюдать осторожность. Оно предшествует конкретным рекомендациям и заменяет их.

Существует огромный разрыв между неиссякаемым официальным лицемерием и модой на разврат, установившейся в последние десятилетия. Точка зрения, что в передаваемых половым путем болезнях нет ничего серьезного, была особенно популярна в 1970-е годы – тогда же многие гомосексуалисты объединились и создали подобие этнической группы, их отличительной маркой стал сексуальный голод. Их клубы и другие места встреч превратились в систему сексуальных поставок, действующую с невероятной скоростью, эффективностью и размахом. Страх перед СПИДом заставил умерить аппетиты, и не только мужчин гомосексуальной ориентации. В США сексуальное поведение до 1981 года теперь представляется среднему классу как часть потерянного периода невинности – невинности под маской распутства. После двух десятилетий сексуальных трат, сексуальных спекуляций и сексуальной инфляции мы подошли к сексуальной депрессии на ранней стадии. Оглядываться назад на сексуальную культуру 1970-х – все равно что смотреть на эпоху джаза с точки зрения кризиса 1929 года.

Набор идей общества, в котором мы живем: Потребляйте. Растите. Делайте что хотите. Развлекайтесь. Сама работа экономической системы, наградившей нас этими беспрецедентными свободами в виде физической мобильности и стремления к материальному процветанию, зависит от настроя людей и от их способности бросать вызов ограничениям. Неумеренные аппетиты – марка времени. Идеология капитализма превращает всех нас в ценителей свободы – бесконечного расширения возможностей. Практически каждый вид пропаганды обещает в первую очередь увеличить свободу. Естественно, не любую свободу. В богатых странах свобода чаще всего отождествляется с «личными достижениями» – такой свободой наслаждаются или пользуются в одиночку (или как будто в одиночку). Отсюда большинство недавних дискуссий о теле и представлений о нем как об инструменте, подлежащем усовершенствованию с помощью разнообразных программ. Исходя из императивов, характерных для потребления, и практически не ставящих под сомнение такую ценность, как самовыражение, сексуальность закономерно превращается для некоторых в потребительскую опцию: синоним свободы, возросшей мобильности и раздвижения границ. Сексуальность как развлечение, как рискованное предприятие – лишь в малой степени изобретение гомосексуальной субкультуры. Это продукт культуры капитализма, получивший также гарантию от медицины. Пришествие СПИДа изменило такое положение вещей, изменило безвозвратно.

Теперь люди, привыкшие к удовольствиям, слышат совершенно другие дополнительные посылы, и все чаще их привлекают программы по управлению собой и выработке самодисциплины (диеты, гимнастики). Следите за аппетитом. Умейте позаботиться о себе. Сдерживайте эмоции. На снисхождении к аппетитам был поставлен крест, они ограничивались во имя здоровья или идеальной физической формы – это были добровольные границы, свободный акт. Из катастрофы СПИДа проистекает необходимость ограничений, принуждений для тела на случай реальной опасности. В ней также берет начало позитивное желание, желание упорядочить личную жизнь, ввести ее в стабильное русло. Сейчас мы чувствуем, как близится к концу старая эпоха, и СПИД усиливает эти ощущения; истощаются многие из чисто светских идеалов – идеалов, бывших питательной средой для разврата или, по меньшей мере, никак ему не препятствовавшие, – опираясь на которые мог бы быть дан ответ СПИДу. СПИД – это стимул, часть более широкого отрадного возвращения к тому, что понимается под «договоренностями», возвращение к форме тела и пейзажу, тональности и мелодии, сюжету и персонажу и прочему, от чего с таким восторгом отказались в искусстве модернисты. Результаты отказа от беспорядочных сексуальных связей у среднего класса, укрепления идеала моногамии, благоразумной сексуальной жизни заметны, скажем, в Стокгольме, где случаи СПИДа крайне редки в отличие от Нью-Йорка, где болезнь приняла форму настоящей эпидемии. Ответ на СПИД, пусть отчасти и совершенно рациональный, подвергает сомнениям (пик этих настроений пришелся на 1970-е годы), многие идеалы (и риски) просвещенной современности; и новый сексуальный реализм сочетается с новым открытием радостей тональной музыки, живописи Бугро [75], карьеры банковского инвестора и церковных свадеб.

Растущая паника по поводу опасности, связанной с превращением сексуальности в средство увеселения и коммерческий товар, скорее всего не умерит других аппетитов: в здание в Гамбурге, где до недавнего времени размещался Эротический центр, скоро заселятся маленькие магазинчики. Обмен сексуальными партнерами приобретает продуманный характер. Рутинное потребление наркотиков как стимулятора умственной и речевой деятельности (в 1970-е среди высшего среднего класса росло потребление кокаина) сыграло свою роль в затухании сексуальной спонтанности, весьма распространенной в это десятилетие среди образованной прослойки, и в подготовке новой культуры воздержания. Техника придумывала разные способы, как разбудить желания и удержать их в безопасных рамках, насколько это возможно, перевести на ментальный уровень: коммерческий секс по телефону (во Франции по «Минитель») представляет собой вариант анонимного беспорядочного соития без обмена половыми жидкостями. Боязнь прямых контактов охватила и компьютерный мир. Компьютерным пользователям советуют смотреть на каждую новую программу как на «потенциального носителя» вирусов. «Никогда не ставьте диск, не проверив его источник». Считается, что выпущенные на рынок так называемые антивирусные программы предоставляют некоторую защиту; однако эксперты единогласно сходятся в том, что единственный надежный способ уберечься от компьютерных вирусов – это не пользоваться чужими программами и информацией. Предостережения потребителям всевозможных товаров и услуг, слова о том, что надо быть осторожными, больше думать о себе, могут стать новым витком в культуре потребления. Поскольку эти тревоги в будущем выльются в дальнейшее преумножение товаров и услуг.