Джулиан Барнс - Нечего бояться

Я снова смотрю на каменные кадки. Одна почти пуста, в другой – чахлая ель, пожелтевшие иголки которой как будто издеваются над самой идеей неувядающей памяти. Эту могилу посещают не чаще, чем склеп Гонкуров, однако близость к колонке должна привлекать сюда некоторый объем транзитного трафика. В каменной книге есть еще место для нескольких записей, поэтому я возвращаюсь к женщине с лейкой и спрашиваю, не осталось ли больше Ренаров в деревне или по соседству. Она таких не знает. Я замечаю, что в склепе никого не хоронили после 1945 года. «Ах, я тогда была в Париже», – слегка невпопад отвечает она.

Не важно, что стоит у тебя на могиле. В иерархии мертвецов значение имеет только количество посетителей. Что может быть грустнее могилы, на которую никто не приходит? На первую годовщину смерти Мориса в церкви Шитри по нему служили мессу, на которую пришли только три местные старухи; Жюль с женой отнесли на его могилу покрытый глазурью керамический венок. Он оставил запись в своем «Дневнике»: «Мы дарим мертвецам металлические цветы, те, что не увядают». И далее: «Лучше не навещать могилу вовсе, чем походить какое-то время, а потом перестать». И здесь мы с территории «Чего бы они хотели» перемещаемся в пространство «Как бы они отреагировали, если б знали?». Что станет с моим братом и его садовой могилой, когда пасущиеся ламы и его вдова умрут, а дом будет продан? Кому нужен разлагающийся специалист по Аристотелю, медленно превращающийся в перегной?

Не навещать покойников жестоко, но есть вещи и похуже. Вы можете лежать на оплаченном заранее concession perpetuelle [56] Выкупленное навечно место на кладбище (фр.) . , но если никто не приходит вас навещать, то некому будет и нанять адвоката, чтобы защитить вас, когда городские власти решат, что «навечно» – это не навсегда или не обязательно означает именно «навечно». (Так место гонкуровского соседа заняла «мисс Блюбелл».) И тогда даже здесь вас попросят уступить дорогу другим, окончательно отказаться от какого-либо места на этой земле и перестать возглашать: «Я тоже здесь был».

Вот вам еще одна логическая неизбежность. Как у каждого писателя будет последний читатель, так у каждого мертвеца – последний посетитель. Машинист экскаватора, который будет выкапывать ваши останки, когда кладбище продадут под загородную застройку, не в счет. Я имею в виду дальнего потомка; а в моем случае благодарного зануду (или, скорее, очаровательного интеллектуала) аспиранта – по-прежнему любящего книги, хотя чтение уже давно сменили более продвинутые способы передачи сюжета, мыслей, эмоций, – который развил в себе странную и редкую (или, скорее, совершенно восхитительную) привязанность к давно позабытым писателям Печатной Эры. Но последний посетитель могилы – это совсем не то что последний читатель, которого я послал куда подальше. Посещение могилы – это не игра навылет; и вы не станете обмениваться координатами могил, как обмениваетесь марками. Поэтому я заранее поблагодарю своего аспиранта за тот путь, который он проделал, и не стану спрашивать, что он или она на самом деле думает о моих книгах, или книге, или об угодившем в антологию абзаце, или об этом предложении. Возможно, как Ренар, когда-то решивший навестить Гонкуров на Монмартре, мой последний посетитель соберется прогуляться по кладбищу, получив от врачей сигнал о скорой смерти; в таком случае мои соболезнования.

Если бы мне самому поставили такой диагноз, едва ли я бросился бы навещать усопших. Я уже набродился по кладбищам, впереди у меня еще целая вечность (или во всяком случае – до тех пор, пока «навечно» не утратит своего смысла) в компании мертвецов. Я предпочту провести время в компании живых и слушать музыку, а не читать. Кроме того, в последние дни я должен уяснить для себя целый ряд вещей. Например, пахну ли я рыбой. Овладевает ли мной ужас. Раздваивается ли сознание – и способен ли я отследить этот процесс. Будет ли мой терапевт сопровождать меня в этом последнем путешествии; и буду ли я расположен к прощаниям, воспоминаниям и похоронным приготовлениям. Подступят ли угрызения совести и удастся ли их рассеять. Соблазнюсь… обманусь ли я идеей, что человеческая жизнь – это все-таки повествование, приносящее удовольствие, какое получаешь от приличного романа. Состоит ли мужество в том, чтобы не пугать окружающих, или это что-то значительно большее и, возможно, недостижимое. Разобрался ли я с этой смертью – или даже слишком подробно. И понадобится ли, с учетом свежих сведений, послесловие к этой книге – такое, где «после» акцентируется сильнее обычного.

Такой вот взгляд отсюда, из точки, которая, возможно, – если мне повезет и если я могу хоть сколько-нибудь судить по своим родителям – отмечает три четверти моего жизненного пути; впрочем, мы знаем, какая смерть непоседа и что любая железнодорожная станция, любой тротуар, жаркая контора или пешеходный переход могут стать той самой Самаррой. Наверное, преждевременно писать: прощай «я». Не стоит торопиться выцарапывать надпись на каменной стене: я тоже здесь был. Но самое время написать слово, которого, как я сейчас понял, не найдешь ни в одной моей книге. Во всяком случае – здесь, на последней странице:

Или так смотрится слишком зычно? Лучше, наверное, с прописной, но строчными:

Нет, так смотрится как-то… не совсем окончательно. Последнее «что бы вы предпочли», но ответить на него несложно.

Просьба к типографии: маленькими прописными буквами.

Да, вот так мне больше нравится. А вам?

Дж. Б.

Лондон, 2005–2007

Общенациональный женский клуб по интересам: домоводство, драмкружки, спорт, социальные программы. (Здесь и далее примеч. перев.)

25 декабря 1932 г.

Пес Максим (фр.) .

Brilliant (англ.) – блестящий.

Что и требовалось доказать (лат.) .

Перевод В. Топорова.

Коварный Альбион (фр.) .

Старые вояки (фр.) .

«Бедняга Юбер» (фр.) .

Удостоверения личности (фр.) .

Festschrift (нем.) – сборник материалов, изданный к юбилею ученого.

Целомудрие (фр.) .

Здесь и далее «Опыты» Мишеля де Монтеня цитируются в переводе А. Бобовича и Н. Рыковой.

Оратория Г. Генделя (1685–1759), впервые исполнена в 1742 г.

Сударь (фр.) .

«Люблю и ненавижу» (лат.) . Из стихотворения Катулла (87–54 до н. э.).