Хаймо Хофмайстер - Что значит мыслить философски [Поиск фундамента всего знания и всего сущего]

«р» есть истинное высказывание тогда и только тогда, когда р. [317]

На примере, приведенном самим Тарским, отчетливо читается это определение истинного высказывания:

«Идет снег» — истинное высказывание тогда и только тогда, когда идет снег. [318]

Благодаря формализации здесь, правда, можно избежать понятия совпадения, и Тарский отдает дань тому обстоятельству, что сущее выражается только с помощью языка, т. е. когда высказывание может соизмеряться с другим высказыванием; все же — и это является решающим — преодоление теоретико-корреспондентского аспекта проблемы истины достигнуто не полностью. Вопрос о том, как познание может быть постижением сущего, никак не поднимается, напротив, вне поля зрения остается то, почему, как настаивает сам Тарский, для его семантической дефиниции свойственна только условная значимость. В целом она применима только для формализованных языков. Почему это так, можно ответить ссылкой на проблему «дефиниции», на то, что дефиниция в ходе нашего изложения оказалась «понятием». В формализованных языках дефиниция уже ограничивает не ousia, говоря вслед за Кантом, не «само-по-себе-бытие» какого-то сущего, а только понятие в смысле отождествления имен и универсальных понятий. Тем самым установлен ее символический характер.

Интересный вариант теории когерентности представляет так называемая теория консенсуса, которая сформирована с позиции прагматического видения истины Ю. Хабермасом. [319]Притязание на истину признается оправданным только тогда, когда оно достигает успеха в аргументации, т. е. когда оно дискурсивно выполнимо. В таком нахождении истины решающим является то, что участники дискурса равноправны, с одинаковыми возможностями. Предпосылкой такого дискурса становятся условия, при которых возможен консенсус, направляемый чисто деловыми соображениями. Условия дискурса при таком консенсусе заранее конструируются и утверждаются, причем руководящее представление в них — равенство возможностей всех участников дискурса. То, что достигается в реальном дискурсе как обоснованный консенсус, считается «истиной». Предпосылкой такого консенсуса, без сомнения, была бы когерентность высказываний участников обсуждения и тех высказываний, которые составляют достигнутый консенсус. Теоретико-когерентные условия в таком консенсусе были бы выполнены. Хотя одновременное выполнение теоретико-когерентных условий можно только постулировать, предварительно осмыслив как возможные. А это также причина того, почему эта теория — не теория истины, а процедура ее поиска.

Поскольку теория консенсуса или семантическая теория истины репрезентативны для философской мысли современности, очевидно, что в философии понятие истины получает новый смысл, что в естествознании, несомненно, уже давно фактически произошло. Истина уже не означает согласие мышления и сущего в виде совпадения мышления с сущностью вещей, напротив, истину следует теперь рассматривать как единство мышления с самим собой, т. е. с мышлением других людей. Кто вопрошает об истине, тот вопрошает уже не о вещи, не о предмете, а об объекте своего сознания. Понятие достоверности здесь отделяется от понятия истины.

Здравый смысл, правда, тоже различает истину и достоверность. Достоверность для него есть истина, непосредственно почерпнутая в мысли, если она полагает, что достоверным может быть только то, что заранее оказывается и, соответственно, познается как истинное. Тем не менее современная научная мысль склоняется к тому, чтобы осуществить идентификацию того и другого; истина для нее и есть достоверность. Эта идентификация оправдывается допущением того, что мир как сущее есть не что иное, как совокупность доступных сознанию объектов, которые в предельном случае могут даже мыслиться как несуществующие. Поскольку отношение мыслящего человека к миру уже не отношение существующего человека к существующему миру, а отношение внутри сознания — сознания, которое, опираясь на достоверности самого себя, пытается объяснить весь мир, — предлагаемое всегда по-новому соответствие субъекта объекту, поэтому истинные вещи — не что иное, как вещи известного нам содержания нашего сознания.

Кант это новое отношение современной науки к природе называл «революцией в способе мышления» [320]и считал заслугой естествоиспытателей то, что они

… поняли, что разум видит только то, что сам создает по собственному плану, что он с принципами своих суждений должен идти впереди согласно постоянным законам и заставлять природу отвечать на его вопросы, а не тащиться у нее словно на поводу, так как в противном случае наблюдения, произведенные случайно, без заранее составленного плана, не будут связаны необходимым законом, между тем как разум ищет такой закон и нуждается в нем. [321]

Требование совершить подобную революцию в философии не может означать, что вопрос об истине снимается в пользу вопроса о достоверности. Поэтому критика разума, как теоретического, так и практического, стремится установить их познавательную способность, когда ставит вопрос о возможности синтетического суждения a priori. В принципе этот вопрос есть вопрос об отношении мышления и бытия; или если сформулировать вопрос с позиции логики, то он будет звучать так: «Как возможно определение понятий?»

В изложении кантовской онтологии мы уже сталкивались с понятием синтеза. Синтез есть связь и как таковой является предпосылкой того, что мы можем себе представить объект как нечто, связанное с нашим мышлением. Как таковой он является результатом деятельности рассудка. Когда говорят о трансцендентальном синтезе, то подразумевают слияние мышления и созерцания в единстве возможного познания. Чтобы объяснить понятие синтеза, Кант апеллировал к различию между синтетическими и аналитическими суждениями. Посмотрим более пристально на это различие: общим для этих видов суждения является то, что в их основе лежит закон противоречия. В § 2 «Пролегомен» можно прочесть: «Общий принцип всех аналитических суждений — закон противоречия». [322]О синтетических суждениях там же говорится далее, что закон противоречия хотя и имеет для них значение, тем не менее «они не могут возникнуть на основе одного лишь основоположения анализа, а именно закона противоречия». Следовательно, можно сказать, что синтетические суждения могут быть сформулированы по крайней мере как не противоречащие закону противоречия.

Закон противоречия — напомним — гласит, что одному сущему не могут быть свойственны одновременно противоположные свойства. Со времен Лейбница, а также Канта, закон противоречия часто уравнивался с законом тождества (principium identitatis), хотя, если быть точным, последний гласит лишь о тождестве сущего самому себе и определяет, что противоположные качества могут быть присущи ему только попеременно: если камень белый, то он не может быть одновременно и черным.