Ларс Свендсен - Философия философии

Все научные дисциплины как-то сообщаются с философией. К примеру, вопрос о строении ДНК относится к области молекулярной биологии, но исследования могут привести ученого к размышлениям, какова природа строения и что это вообще такое, а это уже философский вопрос. Или вопрос, какова форма правления в отдельно взятом обществе, относится к области социологии, но вопрос, что такое общество – это философский вопрос. Это не означает, что только философия может решать такие вопросы, скорее – что любой ученый время от времени становится философом. В медицине исследование причин той или иной болезни: например, какую роль играют бета-амилоиды в развитии болезни Альцгеймера, – не является философской задачей, но целый ряд предположений, которые делает ученый в процессе исследования, могут и должны становиться предметами философских изысканий. Что такое болезнь? Какой взгляд на человеческий организм лежит в основе исследований? Возможно ли установить закономерность связи между причиной (к примеру, содержанием белка) и следствием (болезнью)? Наука не может дать ответы на эти вопросы просто потому, что это не научные вопросы.

Позиция сциентизма зиждется на идее, что только науки – прежде всего естественные науки – способны дать нам адекватное и фундаментальное представление обо всех явлениях действительности. Нередко эта идея сопровождается убежденностью, что методология естественных наук должна служить эталоном для всех остальных дисциплин. Раньше таким эталоном служила прежде всего физика, но в наши дни пальма первенства постепенно переходит к биологии, которая считается «сверхнаукой» о человеке и претендует на решение традиционно философского вопроса, что такое человек. Я сомневаюсь, что науки в принципе имеют такой потенциал, а уж биология тем более. Биологизм – лишь одна из форм сциентизма. Здесь особенно важно отметить, что сциентизм не наука, а метафизическое мировоззрение, в котором наука используется для объяснения всех без исключения аспектов человеческой жизни, мышления и поведения. Антисциентизм не подразумевает полного отрицания науки и ее объяснительной силы, он просто приводит аргументы в пользу ограничения сферы влияния науки. Известный американский лингвист Ноам Хомский, который отнюдь не отрицает науку, утверждает, что из романов можно узнать больше о человеческой жизни, чем из науки. Я думаю, в этом он прав. По крайней мере, можно сказать, что из романов мы узнаем о человеческой жизни нечто другое , не то, о чем говорит наука, и это знание не менее ценно.

Признание, что существуют ненаучные формы знания, играет ключевую роль в понимании целей и возможностей философии. Культурная среда оказывает значительное влияние на философию. В религиозной культуре философия будет заниматься прежде всего вопросами, связанными с существованием Бога, взаимоотношениями между верой и знанием и т. д. В современном западном обществе высшим авторитетом обладает не религия, а наука. Наука занимается поиском эмпирических знаний о мире. Вследствие научной ориентированности нашей культуры философия приобрела соответствующую направленность и занимается вопросами о возможности и истинности знания, о методологических и логических предпосылках науки и т. п.

Останутся ли у философии задачи после того, как наука даст все ответы, объяснит все события прошлого и предскажет все события будущего с помощью законов природы, а также разработает технологии, которые (скорее всего) значительно улучшат нашу жизнь? Безусловно, останутся проблемы этического и экзистенциального характера, которые наука решить не может. Более того, наука может породить новые проблемы, поскольку она дает нам знания, но не мудрость. Многие ученые думают, что наука способна обеспечить нас всеми необходимыми ответами.

Ричард Докинз в книге «Эгоистичный ген» утверждает, что нам больше не нужно прибегать к суевериям, чтобы поразмышлять над глубинными проблемами человеческой жизни, и что решение всех этих проблем можно найти в биологии. Но биология не может дать ответов на некоторые вопросы, лежащие за пределами ее компетенции. Так, ни одна наука не может решить проблем, которые обозначили Ницше и Хайдеггер в связи с понятием «нигилизм».

Очевидно, что философия значительно хуже, чем научные дисциплины, подходит для решения определенных задач – например, для определения свойств элементарных частиц. Но столь же очевидно, что она гораздо лучше подходит для решения задач другого рода – таких как, какие нравственные обязательства мы несем перед другими людьми. Кроме того, ни одно научное исследование не поможет ответить на вопрос о смысле жизни. Лично я считаю, что и философия не может ответить на этот вопрос – просто потому, что он не имеет ответа, – но в этом деле она принесет гораздо больше пользы, даже потерпев неудачу.

Отношения между литературой и философией были напряженными еще во времена античности. Согласно Платону, сущность творчества состоит в подражании ( mimesis ), а не в рациональном осмыслении, он считает творчество иррациональным и потому опасным конкурентом философии. Творчество взывает к чувствам, а не к разуму, и тем самым подрывает власть разума над чувствами. Аристотель придерживается иной точки зрения и считает, что свойственное искусству подражание приводит к открытиям, которые могут оказаться полезными в повседневной жизни. По его мнению, подражание – это не слепое копирование чувственного опыта, но попытка познать сущность вещей, то есть общее в конкретном. Но творчество всегда показывает общее через частное, а философия рассматривает общее именно как общее. Поэтому и для Аристотеля творчество уступает философии как источник знания.

Эта второстепенность искусства в целом и литературы в частности сохранялась вплоть до XVIII–XIX веков, когда развитие романтизма и немецкого идеализма повысило статус искусства и сделало его самостоятельным источником знания. Согласно Фридриху Шеллингу, единство духа и природы может найти выражение только в искусстве. Артур Шопенгауэр ставит искусство выше философии и науки, а источником всякой духовной деятельности он называет гениальность. Впрочем, этот период был лишь краткой интермедией, после которой монополию на знания о мире приобрела наука, а философия стала постепенно отдаляться от искусства и сближаться с наукой, хотя и здесь не обошлось без исключений.

Из всех видов искусства больше всего проблем в отношениях с философией возникает у литературы. Дело в том, что именно литература сильнее всего сближается с философией как по форме, так и по содержанию. Философские произведения всегда обладали чертами художественной литературы: здесь уместно вспомнить и диалоги Платона, и стихотворные произведения Парменида, и поэму Лукреция «О природе вещей», и «Утешение философией» Боэция, и «Дневник обольстителя» Кьеркегора, и «Так говорил Заратустра» Ницше, и «Что зовется мышлением?» Хайдеггера – самые наглядные примеры, охватывающие всю историю философии. Можно пойти немного дальше и назвать «Феноменологию духа» Гегеля философским воспитательным романом. Витгенштейн считал свой «Трактат» одновременно и философским, и литературным произведением. Кроме того, существуют романы, в которых имеются философские пассажи и даже целые главы, состоящие из философских рассуждений, например, многие труды Достоевского, «Волшебная гора» Томаса Манна или «Человек без свойств» Роберта Музиля. Было бы несправедливо полностью исключить эти романы из области философии только потому, что они являются литературными произведениями. Другими словами, провести четкую границу между философией и литературой трудно, и, по моему мнению, это совершенно необязательно. Мы интуитивно можем заметить различие между «литературными» и «философскими» трудами авторов, которые пишут и то и другое. К примеру, «Тошнота» Сартра явно является литературным произведением, а его «Бытие и ничто» – однозначно философским. Но вот объяснить, в чем заключается разница, не так уж легко.