Василий Налимов - Канатоходец

Перелистываю свое новое дело: куча каких-то ничего не значащих бумаг общего характера. И вдруг одна существенная, свидетельствующая о том, что новых показаний против меня нет. Спрашиваю:

— Каков же смысл нового дела, если нет новых, дискредитирующих материалов?

— А я, — отвечает он, — думал, что Вы умный человек.

— В чем же моя неумность?

— Судьба это. Понимаете? Сегодня я вас допрашиваю, завтра вы будете допрашивать меня.

И, смотрите, он не сильно ошибся в прогнозе. Если и не я, то кто-нибудь да допрашивал его. Все-таки не зря многие называют нашу страну евразийской. В ней больше, чем где-нибудь еще, действует не трезвый смысл, а судьбинное безумие, порождаемое восточной деспотией.

В общей сложности я просидел в следственной тюрьме 4 месяца. В это время Ирина Владимировна перебралась в Алма-Ату и регулярно приносила мне передачи — чудесные местные яблоки. В камерах был уже иной набор клиентуры. Главным образом это были бывшие военнопленные последней войны и те, кто сотрудничал с немецкой властью во время оккупации. Эти люди вели себя хорошо, доброжелательно, но у них не было той интеллигентности, которая характеризовала Бутырку 1936–1937 годов. Да, и здесь перемены — извели интеллигенцию. Не зря старались!

Объявляют приговор. Вечная ссылка в город Темиртау Карагандинской области.

Опять этап. Мучительный, так как этапировали совместно с местным ворьем. Особенно мерзко было в Петропавловской пересыльной. Тюрьма еще давнишней, дореволюционной постройки. Вся власть в руках блатарей. Вызывают с вещами и запирают в пустую камеру, где позднее появляются трое грабителей. А в общей камере под нарами насилуют подростков. Эта деятельность именовалась исправительно-трудовой.

Темиртау. Я уже без конвоя, но и без жилья, без денег, без документов — вполне свободный от всего человек. Только раз в десять дней должен отмечаться в МВД.

Иду к главному инженеру Казахского металлургического завода. Все мгновенно устраивается. Я назначаюсь на должность инженера-исследователя Центральной лаборатории. Вскоре приезжает и Ирина Владимировна. Начинается новый этап жизни.

Большая лаборатория рядом с мартеновским цехом. В лаборатории уже есть двое ссыльных — инженеров, хорошо знакомых мне по Колыме. Они успели заказать современную аппаратуру для спектрального анализа. Все как будто для меня. Здесь мне удалось развернуть широкую деятельность по освоению спектральных методов анализа в металлургии. У меня было много лаборантов [166], и это позволило подвергнуть нетривиальной статистической обработке колоссальный материал по различным методам анализа вещества. Результаты своих работ я публиковал в престижном тогда московском журнале Заводская лаборатория.Правда, и здесь возникла одна характерная для тех лет заминка. Главный инженер завода неожиданно сообщает мне, что пришло официальное письмо из редакции журнала с требованием перестать направлять им статьи ссыльного автора. Его реакция:

— Статьи нужно публиковать, но пусть их кто-либо другой подписывает вместо тебя.

— Кто будет подписывать, тот пусть и пишет.

— Работы должны публиковаться. Ты сам и уладь это дело. Я не хочу иметь из-за тебя неприятности.

Случилось так, что начальник технического отдела поехал в Москву. Там он зашел в редакцию журнала, где возник серьезный разговор о моих публикациях. Вдруг заведующая редакцией говорит, что ей надо ненадолго уйти. Возвращается:

— О чем у нас был разговор?

— О том, что вы не хотите печатать статьи Налимова.

— Почему не хотим? Мы его печатали и будем печатать.

— Ну и б… же ты!

И действительно, на мой запрос пришла справка из Министерства юстиции СССР о том, что ссыльные имеют право печатать статьи неполитического характера. А дама, о которой шла речь выше, потом стала моей очень хорошей знакомой. Она слезно извинялась и говорила в оправдание, что все ее родственники были «там». Этот грустный случай показывает, насколько были запуганы люди — в своем страхе они готовы были действовать даже более сурово, чем это предписывают власти.

Работа на заводе была не очень напряженной, и мне удавалось по вечерам заниматься философскими и культурологическими темами. Точно граница моей оседлости не была установлена, и летом по воскресеньям я уезжал на велосипеде в полупустынную степь в окрестностях города. Город стоял на берегу большущего водохранилища. В узком месте можно было переезжать на другую сторону, где буйно цвел шиповник. Там я и занимался то медитацией [167], то купанием, то просто чтением всего, что меня интересовало. А зимой меня выручал каток, если не было степной пурги и снежных заносов. Ветры там гуляли безудержные в степном раздолье, летом поднимая непереносимую пыль, а зимой усиливая действие мороза до изнеможения.

Работая в промышленности, я отчетливо увидел, что вся послевоенная деятельность нашей страны была направлена не на технические или экономические усовершенствования, а на выполнение и перевыполнение различного рода губительных, по существу, плановых показателей, придуманных в московских министерских кабинетах. Одним из таких заданий было требование опережать запланированный график любого ремонта, другим — перевыполнять план, не считаясь с возможностями.

Вот несколько примечательных примеров.

Первый пример: наш завод был построен наспех, поэтому не было обращено внимание на технику безопасности. Каждый год хоронили человек по десять, попавших в беду [168]. Как-то ко мне заходит инженер по технике безопасности, приехавший из Москвы для инспектирования. Говорю ему:

— Дайте мне предписание для переоборудования спектральной лаборатории в соответствии с новыми инструкциями, полученными из АН СССР.

— Не дам. Если будешь настаивать, закрою лабораторию.

— Закрывай!

— Так вот не закрою потому, что весь завод надо закрывать. И вообще, почему ты не боишься меня? Все боятся. Это так приятно, ведь я вышел из простых рабочих.

На этом мы расстались как друзья.

Другой пример: раз идем на работу и видим, что часть стены мартеновского цеха ночью рухнула — хорошо, что без жертв. Оказалось, что кирпичи на стене были сложены без цементного скрепления. Видимо, цемента не хватало, а план надо было выполнить во что бы то ни стало и с опережением.

Третий пример: металлургический завод построили в Темиртау потому, что там было много легкодоступного угля. Мартеновские печи должны были работать на газе, полученном из угля, а не на добротной дефицитной нефти. Но со строительством газогенератора чуть опоздали и пустили мартеновские печи на привозной нефти. Позднее возвращаться к газовому топливу было уже немыслимо — это снизило бы производительность, которая неуклонно должна была расти. Так и не достроили тогда газогенератор.