Василий Налимов - Канатоходец

Научная общественность, и особенно аспиранты, все же постепенно восприняли идеи и методы планирования эксперимента. Этому способствовала активная деятельность — большая лекционная пропаганда, особенно в выездных «летних школах» в различных регионах страны; консультации сотрудников многих институтов; составление программы нового курса лекций «Статистические методы в химии», утвержденной Министерством высшего образования; руководство Секцией химической кибернетики при Совете по кибернетике при Президиуме АН СССР; создание секции «Математические методы исследования» в журнале Заводская лаборатория;участие в работе Московского математического общества, где я одно время состоял заместителем председателя Секции теории вероятностей и математической статистики. Опубликовал две книги: Применение математической статистики при анализе вещества (М.: Физматгиз, 1960, 430 е.; переиздана в США и Англии в 1963 году), и Статистические методы планирования экстремальных экспериментов (М.: Физматгиз, 1965, 340 е., в соавторстве с Н.А.Черновой; переведена в Польше и в США — микрофильм в Библиотеке Конгресса) [173].

Защита докторской диссертации в 1963 году по теме «Методологические аспекты химической кибернетики». Опять в Институте метрологии. Защита проходила напряженно: один отзыв — к тому же официальный, от члена Ученого совета, — был явно отрицательным. Я оборонялся резко, автор отзыва извинился, сказав, что он не понял диссертации. Против голосовал только один — старейший член Совета. После подсчета голосов он тут же подал заявление об отчислении. Члены Совета вздохнули с облегчением, поблагодарив меня за избавление от занудного коллеги. Так я получил ученую степень доктора технических наук. Профессорское звание по кафедре теории вероятностей и математической статистики было присвоено мне в 1970 году.

Теперь мне хочется прервать хронологическое повествование и сказать несколько слов об академике А. И. Берге. Именно в эти годы у меня установились близкие отношения с ним. Он, строго говоря, не был ученым. Но, будучи человеком высокой интеллигентности, хорошо понимал состояние дел как в науке, так и в технике и в целом в нашей стране. Судьба вынесла его на гребень — он стал, несмотря на недовольство многих, председателем Совета по кибернетике при Президиуме АН СССР. Эта почетная должность дала ему возможность воздействовать на ход событий в науке. Кибернетика тогда обрела у нас статус некоего «вольного движения», направленного против идеологической заторможенности. И Аксель Иванович оказался блестящим руководителем этого движения. Он многое сделал для раскрепощения науки. Активно поддерживал и меня в моих начинаниях [174]. И мне хочется здесь почтить его память. Он был обаятельным человеком, наделенным харизмой.

Теперь несколько слов о политических аспектах жизни.

Меня неоднократно спрашивали, почему я не принимал участия в диссидентстве. Мой ответ мог бы прозвучать так: 1) придерживался принципов конспирации — будучи однажды «засвеченным», я не должен был больше ни во что вмешиваться, иначе неизбежно будут провокации, которые обрушатся не только на меня, но и на тех, с кем я буду иметь дело; 2) кроме того, по своей природе я не политический деятель, а философ, и мне представлялось, что при нашем идейном голоде важнее сохранить возможность изложения освежающей мысли. Той мысли, которую я искал с юности, ради которой отбыл свой тюремно-лагерно-ссылочный срок и которую наконец обрел. Так, по крайней мере, мне думалось тогда.

Но по политическим вопросам все же приходилось высказываться. Помню, как-то раз я проводил школу по математической теории эксперимента на студенческой базе на Иссык-Куле. Вдруг ко мне подходит один выдающийся математик, позднее уехавший в США, и говорит:

— Не понимаю вас. Вы отчетливо осознаете всю трагическую несостоятельность режима и в то же время укрепляете его, устраивая вот такие школы.

— А вы как сюда попали — на четвереньках приползли или на аэроплане?

— Естественно, на самолете.

— Вы были бы готовы разбиться?

— Конечно, нет!

— Так чего же вы спрашиваете меня о резонах моей деятельности?

Да, я был во внутренней оппозиции. Но в то же время мы жили в этой стране и укрепляли ее своей деятельностью. И как могло быть иначе? В этом реальная невыдуманная диалектика существования. Диалектика экзистенции [175]. В то же время партийно-правительственные деятели всегда чувствовали мою отчужденность — от них я никогда не получал ни наград, ни орденов, которые всегда были мерой приближенности к власти. Мне удавалось оставаться самим собой, сохраняя свою независимость.

Теперь несколько слов о реабилитации. Будучи освобожденным по амнистии, я, естественно, пытался получить реабилитацию. Многие ее уже получили [176], а я на все свои многочисленные просьбы неизменно получал отказы. Вот текст отказа, полученного в 1959 году от заместителя Председателя Верховного суда СССР Л. Смирнова:

В связи с Вашей жалобой, поданной на личном приеме, было истребовано и проверено в порядке надзора уголовное дело по обвинению Вас в преступлениях, предусмотренных ст. 58–10, 58–11 УК РСФСР.

Ознакомившись с делом, не нахожу оснований для опротестования ранее вынесенных по делу решений.

В соответствии со статьей 47 Основ Уголовного Законодательства СССР и союзных республик судимость Ваша погашена.

И вдруг весной 1960 года получаю извещение о том, что мое дело передано в Московский суд. Я даже обеспокоился и пошел в Прокуратуру. Спрашиваю:

— Что случилось? Еще недавно Верховная Прокуратура не нашла оснований для опротестования дела, а теперь оно почему-то передается в Московский городской суд.

— Ничего не случилось. Вы сами виноваты в том, что не реабилитированы.

— Я — каким образом?

— Вы нам не сообщили о том, что по основному делу [177]уже давно принято решение о реабилитации. Ваш соделец С. Р. Ляшук сообщил нам об этом, и мы дали делу ход, он упомянул вас. Не беспокойтесь.

— Но почему же не знал о прекращении основного дела заместитель Председателя Верховного суда?

— Потому что это дело совершенно секретное.

И через четыре дня действительно принимается решение о реабилитации [178]. Опять театр абсурда. Реабилитация осуществилась так же безгласно и таинственно, как и осуждение. Как это могло случиться, что лицо, ранее осужденное, узнало о реабилитации «совершенно секретного дела», а Верховная Прокуратура — нет?

Но время шло, и в конце 1965 года я, неожиданно для себя, был приглашен на работу в МГУ. Еще раз резко изменился путь моей жизни.

Характеристика, адресованная в Высшую аттестационную комиссию Министерства высшего образования СССР (из архива МГБ РФ) [179]