Николай Орбел - Ecce liber. Опыт ницшеанской апологии

Мы имеем дело с уникальным прототекстом , который представляет собой чрезвычайно богатый конгломерат литературных форм от готовых произведений до записей на квитанциях прачечной. По своему оформлению они напоминают какие-то древнейшие свитки или даже клинописные таблички. Многие фрагменты не афоризмы даже, а обрывки незаконченных мыслей, рубрики, неоформленные куски текста, конспекты и т. д. Как, например, относиться к целым страницам “Бесов” Достоевского, тщательно переписанных Ницше в свои тетради? В какой мере это тоже можно принимать за часть его наследия? Или можно ли публиковать те пассажи, которые сам Ницше вычеркивал? Можно ли нам читать и чтить то, чего сам автор стыдился?

По своей анатомии и духу Посмертные фрагменты структурно аналогичны самой жизни — становящейся, фрагментарной, чередующей вершины и разрывы, неоконченной... Жизни, которая в силу своей незавершенности, нелогичности, “нечеловечности, слишком нечеловечности” и есть воля к власти, становление, борьба, творчество, изменение. В этой калейдоскопической природе Посмертных фрагментов отразилась важнейшая особенность ницшевского мышления, которое словно “идет” за миром, непосредственно отражает всю его пульсирующую тотальность, в принципе отрицая и его (мира), и собственную жесткую структуризацию. Посмертный корпус «Воли к власти» сродни Млечному Пути, некоей тотальности, в которой многие элементы не находятся в прямой жесткой связи друг с другом, но тем не менее образуют такое сверхплотное вещество, что оно должно неминуемо разрядиться новыми мирами. Словно какая-то гигантская центрифуга вечного возвращения раскручивает фрагменты в вихревую Вселенную, чье звездное вещество может быть разлито во множество конфигураций. Все эти конфигурации могут противоречить друг другу, но, взятые в совокупности, они формируют своего рода сверх-текст, всеобъемлющую Вселенную ницшеанских миров. Центр этой Вселенной – везде, границы – нигде. Этот сверхтекст напоминает бесконечно ветвящуюся решетку наподобие ризомы Делеза–Гваттари или сада расходящихся тропок в духе Борхеса. В каждом зазоре между афоризмами бифурцируется множество вариантов дальнейшей динамики текста. То, что за данным афоризмом идет именно этот, отнюдь не означает, что на его месте не мог бы оказаться другой фрагмент. Это чрезмерное богатство исходного материала сообщает «Воле к власти» необычайное очарование, которое ставит его в преимущественное положение по отношению ко всем «авторизованным» произведениям Ницше. И когда мы попадаем в пространство этой книги, нас охватывает завораживающее ощущение соучастия в творчестве великого мага, работу которого мы незаметно от него наблюдаем, спрятавшись в его волшебной мастерской. Дело в том, что эта книга — лаборатория всего его творчества, как бы его второе дно. Проникновенная сила этой книги в том, что она вскрывает тело ницшевской мысли. Она открывает окно в бездонную душу автора, где в творческом первобытном хаосе кружат первобытные элементы, которые — в отличие от “Воли к власти” — в изданных самим Ницше произведениях получили законченную, а потому укрощенную форму. Мы низвергаемся в саму бурлящую лаву ницшевского мышления, получаем возможность увидеть его изначальную структуру в самом исконном, становящемся виде. Мы погружаемся на такой уровень мышления, когда слово еще неотделимо от музыки, действие — от чувства, дух — от тела... Нас властно охватывает магия ницшевского текста. Со его страниц струится волшебная аура, словно с утреннего озера поднимается к небу облако, розовое от лучей восходящего солнца. В этой ауре мир со всеми его элементами освещен особым светом, они выпуклы и ясны, все связи между ними источают неслыханную доселе музыку. У каждого, кто позволяет захватить себя этим волшебством, душа начинает вибрировать согласно тайным ритмам мироздания. И тогда мы вдруг неизбежно почувствуем как этот Творческий Хаос, эта раскаленная, животворящая плазма, в которой носятся элементы новой картины мира и в которой все главные ницшевские идеи достигают критической массы, взрывается “Волей к власти”...

Nachlass, возможно, — самый ницшеанский текст из всего написанного философом. Этот посмертный материал и составляет подводную часть айсберга ницшеанства. “Если бы мы знали только то, что опубликовал сам Ницше, то не имели бы ни малейшего представления об идеях, к которым он уже пришел, которые разрабатывал и о которых постоянно думал, но которые до сих пор придерживал. Только ознакомление с его рукописным наследием впервые дало возможность составить отчетливую картину [52] M. Heidegger. Nietzsche Band 1. 2. Pfulligen, 1961, 1. S. 266. , — отмечает Хайдеггер. Без своего Посмертного наследия Ницше не полон. Только сложенные вместе Nachlass и прижизненные работы создают целостную картину ницшеанства.

После Второй мировой войны оформились два различных взгляда на Посмертные фрагменты, которые затем были автоматически перенесены на “Волю к власти”. Первый взгляд (назовем его филологическим) рассматривает их как грандиозные археологические раскопки, где и поныне копошатся сотни филологов и текстоведов. Второй взгляд (философский) видит весь Посмертный свод как грандиозную строительную площадку, которая в изобилии снабжает современного философа элементами для конструирования собственной философии.

Сторонники первого подхода — профессиональные филологи — Шлехта, Колли, Монтинари (перечисляю только самых видных). Для них подлинно ницшеанские произведения — только опубликованные им самим; посмертные же записи носят сугубо вспомогательный характер, а “Воля к власти” — вообще фальшивка или же, в лучшем случае — “не-книга”. Они кропотливо воссоздают аутентичный ницшевский текст.

Сторонники (во многом бессознательные) второго подхода — крупнейшие философы XX века, для которых сам по себе текст в узком смысле этого слова, как филологический факт — второстепенен. Для них на первом месте — “Большой текст” как философско-культурная целостность. Для них важна и им нужна творческая конфронтация с Ницше. Вся современная философская мысль в известной мере развивается именно в этом искрящемся противостоянии ницшевской мысли.

Философы (М. Хайдеггер, М. Фуко, Ж. Делез и др.) рассматривают неопубликованное наследие Ницше и “Волю к власти” как вполне равнозначные тем произведениям, которые опубликованы самим мыслителем. Они оценивают “Волю к власти” как вполне ницшевское произведение и интенсивно используют эту книгу для своих собственных философских построений. Представители этой группы считают, что именно Посмертные фрагменты содержат подлинную ницшеанскую философию. Квинтэссенция этой позиции сформулирована Хайдеггером: “Собственно философия Ницше, фундаментальная, подлинная, исходя из которой он говорит в этих и во всех произведениях, им самим опубликованных, не приняла окончательной формы и не была опубликована ни в одной книге... Те, что сам Ницше опубликовал в течение своей продуктивной жизни, были всегда передним планом... Собственно его философия осталась как посмертная, неопубликованная работа [53] M. Heidegger. Nietzsche. New York, 1979, p. 89. . По-видимому, Хайдеггер имеет в виду, что наиболее адекватной формой изложения философии Ницше являются именно Посмертные фрагменты.