Карл Маркс - Собрание сочинений, том 23

«В восточной части Лондона, в округах Поплар, Миллуолл, Гринвич, Дептфорд, Лаймхаус и Каннинг-Таун, по меньшей мере 15000 рабочих с их семьями, в том числе более 3000 квалифицированных механиков, находятся в положении крайней нужды. Их сбережения исчерпаны вследствие шести-восьмимесячной безработицы… Большого труда стоило мне протискаться к воротам работного дома (в Попларе), потому что он был осажден изголодавшейся толпой. Она ожидала талонов на хлеб, но время их раздачи еще не настало. Двор образует большой квадрат с навесом, который тянется вокруг его стен. Большие кучи снега покрывали камни мостовой посредине двора. Здесь небольшие площади были отгорожены, подобно загонам для овец, ивовыми плетнями; на них в хорошую погоду работают мужчины. В день моего посещения загоны были настолько засыпаны снегом, что никто не мог в них сидеть. Тем не менее под защитой выступа крыши мужчины занимались дроблением камней для мостовой. Каждый, сидя на большом камне, тяжелым молотом раскалывал обледенелый гранит, пока не набьет 5 бушелей щебня. Тогда его дневная работа кончалась, и он получал 3 пенса, а также талон на хлеб. В другой части двора стоял жалкий деревянный домик. Открыв дверь, мы увидели, что ом заполнен мужчинами, прижавшимися Друг к другу, чтобы согреться. Они щипали паклю и спорили друг с другом, кто из них при минимуме питания может проработать дольше всех, потому что выносливость была здесь делом чести. В одном этом работном доме получали поддержку 7000 человек, в том числе многие сотни таких, которые за 6 или 8 месяцев перед тем имели наивысшую в нашей стране заработную плату за квалифицированный труд. Их число было бы вдвое больше, если бы не то обстоятельство, что многие из них даже по израсходовании всех своих денежных сбережений все же избегают помощи прихода, пока у них еще остается что-нибудь для заклада… Оставив работный дом, я прошелся по улицам с одноэтажными, по большей части, домами, которых так много в Попларе. Моим проводником был член комитета безработных. Первый дом, в который мы вошли, был дом одного металлиста, не имеющего работы уже 27 недель. Я нашел его со всем его семейством в задней комнате. В комнате еще оставалась кое-какая мебель, топилась печь. Это было необходимо для того, чтобы защитить голые ноги маленьких детей от холода, — день был ужасно холодный. В тазу против огня лежала пакля, которую жена и дети щипали за хлеб из работного дома. Муж работал в одном из вышеописанных дворов и получал талон на хлеб и 3 пенса в день. Теперь он пришел домой обедать, очень голодный, как сказал он нам с горькой усмешкой, и его обед состоял из нескольких ломтиков хлеба, намазанных салом, и чашки чаю без молока… Следующую дверь, в которую мы постучались, открыла женщина средних лет, которая, не говоря ни слова, провела нас в маленькую заднюю комнату, где молча сидела вся ее семья, устремив глаза на быстро гаснущий огонь. Такое горе, такая безнадежность были на лицах этих людей и в их маленькой комнате, что я не хотел бы еще раз увидеть подобное зрелище. «Они ничего не заработали, сударь, — сказала женщина, указывая на своих детей, — ничего в течение последних 26 недель и все наши деньги вышли, все 20 ф. ст., которые я и отец отложили в лучшие времена, надеясь перебиться с ними в плохие времена. Вот посмотрите», — почти диким голосом воскликнула она, доставая банковскую книжку со всеми ее регулярными записями внесенных и взятых обратно денег; по ней мы могли видеть, как маленькое состояние началось с первого вклада в 5 шилл., как оно мало-помалу выросло до 20 ф. ст., а потом начало таять, с фунтов стерлингов до шиллингов, пока последняя запись не сделала книжку стоящей не больше клочка чистой бумаги. Эта семья получает один скудный обед в день из работного дома. Следующий наш визит был к жене одного ирландца, который работал на корабельной верфи. Мы нашли ее больной от недоедания, она лежала в одежде на матраце, едва прикрытая лоскутом ковра, потому что все постельные принадлежности были заложены. Несчастные дети ухаживали за ней, но было видно, что сами они нуждаются в материнском уходе. Девятнадцать недель вынужденной праздности довели ее до этого положения, и, рассказывая нам историю своего горького прошлого, она вздыхала так, будто утратила всякую надежду на лучшее будущее… Когда мы вышли из дома, к нам подбежал какой-то молодой человек и просил нас зайти в его дом и посмотреть, нельзя ли что-нибудь сделать для него. Молодая жена, двое красивых ребят, куча квитанций ссудной кассы и совершенно голая комната — вот все, что он мог показать нам».

Вот еще извлечение из одной газеты тори о бедствиях, которые были последствием кризиса 1866 года. Не следует забывать, что восточная часть Лондона, о которой здесь идет речь, является не только местом, где живут упомянутые уже в тексте настоящей главы рабочие железного судостроения, но и центром так называемой «работы на дому», оплата которой всегда стоит ниже минимума.

«Ужасное зрелище развернулось вчера в одной части столицы. Хотя тысячи безработных Ист-Энда и не устраивали массовой демонстрации с черными знаменами, тем не менее людской поток был довольно внушителен. Вспомним, как страдает это население. Оно умирает от голода. Это — простой и ужасный факт. Их 40 тысяч… На наших глазах, в одном из кварталов этой чудесной столицы, рядом с огромнейшим накоплением богатства, какое только видывал свет, совсем рядом с ним 40000 человек беспомощные умирают от голода! Теперь эти тысячи вторгаются в другие кварталы; всегда полуголодные, они кричат нам в уши о своих страданиях, взывают о них к небу, они рассказывают нам о своих нищих жилищах, о том, что им невозможно найти работу и бесполезно пробить милостыню. Плательщики местного налога в пользу бедных, в свою очередь, стоят на грани пауперизма из-за требований со стороны приходов» («Standard», 5 апреля 1867 г.).

Поскольку среди английских капиталистов вошло в моду изображать Бельгию раем для рабочих, потому что «свобода труда», или, что то же самое, «свобода капитала», не нарушается там ни деспотизмом тред-юнионов, ни фабричными законами, то следует сказать несколько слов о «счастье» бельгийского рабочего. Наверняка, никто не был более посвящен в тайны этого счастья, чем покойный г-н Дюкпесьо, главный инспектор бельгийских тюрем и благотворительных учреждений и член Центральной статистической комиссии. Обратимся к его работе: «Budgets economiques des classes ouvrieres en Belgique». Bruxelles, 1855. Здесь описывается, между прочим, средняя бельгийская рабочая семья, ежегодные расходы и доходы которой вычислены на основании очень точных данных и условия питания которой сравниваются потом с условиями питания солдата, флотского матроса и арестанта. Семья «состоит из отца, матери и четырех детей». Из этих шести лиц «четверо могут круглый год заниматься полезным трудом»; предполагается, «что среди них нет больных и нетрудоспособных», что не производится «расходов на религиозные, нравственные и интеллектуальные потребности, за исключением самого маленького расхода на оплату мест в церкви», не производится «взносов в сберегательные кассы и в кассы по обеспечению в старости», нет «расходов на предметы роскоши и вообще каких бы то ни было излишних расходов». Однако отец и старший сын курят табак и по воскресеньям ходят в трактир, на что им следует положить целых 86 сантимов в неделю.