Мераб Мамардашвили - Формы и содержание мышления

Разницу между этим подходом и той абстракцией от эмпирического содержания, которая практикуется формальной логикой, можно проиллюстрировать следующим образом. В формальной логике изучается, например, логическое следование или вывод. Сам по себе вывод в естественном рассуждении — действие, акт человека. И логическое следование в нем есть всегда следование по определенному содержанию: человеком мыслятся определенные предметы или их свойства, и по ним он заключает о других предметах или свойствах. Для человека одно содержание следует из другого и выводится из него, предполагает его и т. д. Никто не выводит выведения: имеются в виду и связываются выводом именно мыслимые в высказываниях предметы, их содержание, выражаемое в определенных структурах знания. То, что при этом-следование в действиях человека основано на логических свойствах исходных высказываний и правилах вывода (в предположении существования у человека определенного мысленного навыка, сформировавшейся на опыте способности к построению таких рассуждений) и что его правильность и обоснованность могут быть доказаны или проверены анализом логической формы высказываний без ссылки на эмпирическое содержание, — это другой и особый вопрос. Но его-то как раз и выделяет формальная логика для специального изучения. Именно, с этой точки зрения содержание указывается неважным, и-его полностью оставляют в стороне (хотя формальная логика вовсе не утверждает, что формы мыслятся бессодержательно). И естественно, что тем самым отвлекаются от процесса возникновения знания (в том числе и при получении его путем вывода) из соотношения с предметом. Выделяется лишь одна сторона знания, которую можно рассматривать независимо от этого процесса. А по отношению к предметам предполагается, что существует, возможно, может быть найдено и т. д. такое их эмпирическое (от логики не зависящее) состояние, которое соответствует комбинаторно получаемым элементам формальной структуры. Содержанием здесь пользуются или как иллюстративным материалом, или же в качестве интуитивно ясной и надежной базы логического построения. В плане анализа формы оно дальше внутри себя не расчленяется.

Но в каком плане можно даже расчленить его в глубину? Если в формально-логической абстракции мы отвлекались от содержания отнюдь не на том основании, что оно якобы не мыслится субъектом в логических актах, то и привлечь его, выделяя в нем что-либо новое по сравнению с эмпирической «материей», мы не можем на том основании, что оно всегда мыслится субъектом, имеется им в виду и т. п. Дело, очевидно, в учете того, что содержание не просто мыслится, но что человек действует с предметами и изменяет их своими действиями, что, следовательно, в конкретном содержании мысли есть предметные продукты, «отложения» познавательных действий субъекта [46] Напомним, например, что если в термодинамике мы изучаем энергетический обмен в идеальной тепловой машине Карно, то такая машина — положение вещей, созданное исследователем. . Иными словами, дело как раз в учете проявлений формы — субъективной активности исследователя. Определенные моменты предметного состава мысли (содержания в широком смысле этого слова) рассматриваются как созданное человеком объективное положение вещей, как опредмечивание его деятельности, И по-новому отвлечься в логике от эмпирического содержания, удерживая в то же время его общее строение (абстрактное содержание мысли), можно на основании наблюдения и осознания познавательных действий субъекта с предметом: предметы преобразуются в них сообразно с выявленным, установленным, допущенным и т. д. онтологическим порядком предметов, зафиксированным в общих идеализациях и предположениях о бытии, в определенной общей (и часто скрытой) содержательной схеме ума, «поле мышления», структурирующем виденье исследователя в целом до получения любых (всех возможных частных выводов и знаний в этом поле (всегда ограниченном). Действия, так сказать, «свидетельствуют» о такой основе, онтологическом порядке, являются его «симптомами». Например, в механике исключение исследователем влияния среды при изучении перемещения тел в пространстве предполагает идею непрерывности действия сил и однородности пространства, равноправия бесконечного числа точек, проходимых движущимся телом [47] Движение тела и приложение сил рассматриваются, следовательно, дифференциально — от точки к точке (см. очень хороший очерк основных онтологических идеализации и допущений новой механики Галилея в книге: Б. Г. Кузнецов. Галилей. М., 1965). Включение, при необходимости в анализе, того или иного взаимодействия движущегося тела со средой (с воздухом, водой и т. п.) осуществляется уже на основе теоретического аппарата законов и формул, установленного ранее и теперь лишь модифицируемого на том же понятийном уровне. Оно, следовательно, отличается от первоначального эмпирического описания движения, реально всегда происходящего в какой-нибудь среде. . Иными словами, в качестве действия исследователя с предметом (а не действия с логическим строением знания), предпосылаемого приобретению знания о законах движения, такое исключение некоторого эмпирического фактора осуществляется актуально только на вполне определенной онтологической основе. Если ее нет, то нет и этой деятельности; история догалилеевской механики — яркий этому пример: простая, казалось бы, мысль о том, что можно отвлечься от среды и формы движущегося тела, чтобы выявить законы движения, не приходила людям в голову. В этом смысле основой (и предпосылкой) галилеевских форм абстрагирования явилась (и в дальнейшем обобществилась и сохранилась) новая мысленная предметность, обобщенная структура содержательного «поля мышления», соотношения которой фиксированы — например, категориями прерывности и непрерывности — так, что задают именно данную смысловую возможность и последовательность различных исследовательских актов и их комбинаций в продуктивной работе мысли. Сознание целесообразности и достоверности (правильности) того или иного конкретного действия с предметом — скажем, того же самого отвлечения от формы тела в анализе движения — покоится здесь, в частности, на образе непрерывного, сводимого, в принципе, к бесконечному числу отрезков движения и воссоздаваемого их соединением. Анализируя процесс познания в содержательной логике, мы должны идти к такой основе через наблюдение и осознание последствий предметных познавательных действий, т. е. существования субъективно-деятельной формы. Лишь факт и наблюдение этих последствий позволяют отдифференцировать идеальные предметности науки от объектов самой действительности как таковой, выявить в последних содержание деятельности, отложившееся в них и позволяющее ими оперировать в мысли, «брать» их мыслью.