С Франк - Непостижимое (Онтологическое введение в философию религии)

Выше, при рассмотрении отношения "я-ты", мы видели, что всякое откровение "ты", будучи по существу раскрытием реальности как таковой, все же включает в себя всегда и частичное усмотрение конкретного содержания или состава "ты". Если не смешивать конкретное содержание или состав (Gehalt) с логически определимым в понятии отвлеченным содержанием (Inhalt), то можно сказать, что совершенно бессодержательная (в смысле конкретного содержания), неопределенная или пустая реальность вообще немыслима; реальность есть всегда конкретная полнота, т.е. "содержит" в себе что-то, "содержательна". Реальность "ты" "дает мне знать" о себе, поскольку она "выражает" себя и именно тем раскрывает для меня - во взоре, мимике, слове, улыбке и т.п. одновременно - по крайней мере частично - и свое качественное содержание в данный момент. Сознавая, что она есть, я одновременно, хотя бы лишь смутно и частично, узнаю, и что она есть. Не иначе обстоит дело и с откровением Божьего "ты" или с явлением Бога как "ты". Когда абсолютное первоначало всякой реальности и ценности, Божество, открывается мне, "дает" мне "знать" о своем присутствии, с этим бывает неразрывно связано и живое конкретное откровение - хотя большей частью лишь в форме смутного "чуяния" - и его содержания, - того, что или кто мне при этом открывается. Это ни в малейшей мере не противоречит абсолютной непостижимости существа Бога. Ибо то, что при этом мне открывается, открывается именно как абсолютно-непостижимое как бездонная глубина или необъятная полнота (ведь и полнота конкретного содержания всякого "ты", собственно, остается непостижимой). Но эта непостижимость не препятствует тому, чтобы мы могли при этом воспринять более или менее ясно (или смутно) и выражение некоторых положительных моментов конкретного содержания этой непостижимой реальности. Когда Бог нам "открывается", он тем самым "дает нам знать" не только о своем присутствии, но и о своем существе (уже потому, что "присутствие" или "бытие" в нем совпадает с "существом"), он "говорит нам", "выражает себя", "обращается" к нам, "действует" на нас так, что мы за пределами его абсолютности и непостижимости либо смутно, либо более или менее отчетливо узнаем если и не его общее конкретно-положительное существо, то обращенный к нам его "голос", его "слово", то, чего он хочет или требует от нас, к чему он нас призывает, как он "относится" к нам. Это и есть конкретно-положительное откровение то, что богословие обычно и разумеет под словом "откровение".

Это конкретно-положительное откровение тоже не должно быть слишком сужаемо. Если оно и состоит, в том, что Бог "говорит" с нами, дает нам "понять" себя и свою волю, то это "слово Божие" не должно быть просто отождествляемо с обычным человеческим словом - даже и с тем словом, в котором боговдохновенный человек фиксирует и выражает - напр., в священном Писании - слово Божие. Если ветхозаветный пророк передает народу то, что ему говорит сам Бог, то он же слышит голос Божий, говорящий ему: "Мои мысли суть не ваши мысли, но как небо отличается от земли, так Мои мысли отличаются от ваших"cxxiv.

Здесь мы приближаемся к тайне Слова вообще и долины, хотя бы в нескольких кратких словах, коснуться этой темы, стоящей в непосредственной связи с нашей основной темой. Много спорили о том, заключается ли исконное существо слова в его функции как обозначении предметов или же в его функции как выражении чувства. Генетическая сторона этой проблемы - вопрос о первом "происхождении" языка - нас здесь не касается. По существу же ответ может состоять лишь в том, что и здесь разделяющее "или-или" должно быть преодолено объединяющим "и то, и другое" или еще более глубоким единством "ни то, ни другое". Слово по своему существу не есть ни "понятие", ни "междометие", потому что оно есть неразрывное единство того и другого. Слово первично не выражает ни предметного бытия как такового, в его немом, холодном объективном содержании, ни "моего субъективного впечатления" от него, моего эмоционального состояния при встрече с предметом. Оно выражает саму непостижимую реальность в ее абсолютности (в каком-либо частичном ее проявлении) (ср. выше гл. III, 4), которая лежит глубже деления на субъект и объект, или на субъективность и объективность. Слово в первичном смысле не говорит о чем-либо, и в нем не высказывается "субъективное" существо человека. В слове обретает голос сама реальность - само непостижимое; в нем сама реальность говорит о самой себе, "высказывает", "выражает" себя. Недоступная разгадке тайна слова есть тайна самого непостижимого как такового. Непостижимое непостижимо и "непознаваемо"; но оно не только предстоит нам явственно в своей непостижимости, не только открывается нам как таковое. Оно "имеет голос", оно само "говорит" - оно выражает себя во всей своей непостижимости - в слове. Но это и значит не что иное, как то, что слово есть откровение - и притом по самому своему существу, следовательно, и человеческое слово. (Вот почему всякая "болтовня", всякое суетное и небрежно употребляемое слово есть кощунство.) Человеческое слово само проистекает из "слова Божия" - из Слова, которое "вначале было у Бога" и "само было Богом"cxxv, - из Логоса, - и есть его отображение, хотя и несовершенное. Об этом свидетельствует уже та форма человеческого слова, в которой оно является в своей полноценности, - поэзия, которая по своему существу не есть ни отвлеченное определение в понятиях или "объективное описание" предметной реальности, ни чисто субъективное самовысказывание,"исповедь" поэта как человека, а есть человеческое откровение тайны первореальности во всей ее - ускользающей от "прозаического" слова - глубине и значительности; она есть некая подслушанная и переданная поэтом "херувимская песнь" о реальности - голос самой реальности, говорящей о себе самой. Однако это человеческое откровение в слове все же отличается от самого божественного откровения тем, что сам человек как таковой не есть первореальность, но стоит в своем бытии как бы на пороге между субъективностью и объективностью - предметной реальностью, объятый противоборством между той и другой. Человеческое слово поэтому всегда в каком-то смысле "субъективно", - о чем уже свидетельствует множество языков и диалектов и несовершенство каждого из них, и, в конечном счете, различия в живой форме "говорения", в "стиле языка" даже между отдельными личностями; и, с другой стороны, человеческое слово всегда имеет тенденцию сузиться, уплотниться, кристаллизоваться в чистое обозначение отвлеченных понятий, получить точный, т.е. ограниченный, "буквальный" смысл, - что даже, с точки зрения "чистого", "объективно-научного" познания, увеличивает его ценность. Но именно поэтому оно по самому существу своему неадекватно "слову" самого Бога. И конкретное откровение Бога, Его "слово" выражается - с точки зрения человека - в "неизреченных словах" (?((((( ·?((((), "которых человеку нельзя пересказать" (2 Кор. 12, 4).