Александр Дьяков - Философская традиция во Франции. Классический век и его самосознание

Действительно, Аристотель был для Рамуса воплощением той системы мысли, от которой он хотел уйти, но которая не давала сделать и шагу, превратившись в несокрушимую твердыню. Без Аристотеля нельзя было вынести ни одного суждения, его тексты считались полным и окончательным сводом знаний, делая тем самым невозможным никакое умственное движение. В конце XIV в. в Парижском университете даже было принято положение о том, что магистр искусств должен показать способность разъяснить логику, физику, метафизику и метеорологию Аристотеля, а в 1473 г. Людовик XI постановил преподавать науки, основываясь на трудах Аристотеля и его комментаторов. Едва ли при этом действительно приходись говорить о доскональном знании аристотелевской доктрины, которая была известна в средневековой Европе лишь приблизительно. Скорее, под этим именем скрывалась некая возможность выдвижения окончательного аргумента и пресечение всякого подрыва традиции ссылкой на авторитет, действительный для представителей любого факультета. Неудивительно поэтому, что молодой Рамус выдвинул тезис: «Quaecunque ab Aristotele dicta essent, commentitia esse». Неудивительно и то, что его оппоненты сочли это неслыханной дерзостью. Удивительно другое: Рамусу удалось отстоять свой тезис и по итогам его защиты получить ученую степень.

На этом Рамус, конечно же, не остановился и в своем «Порицании Аристотеля» («Aristotelicae animadversiones») назвал греческого философа софистом, обманщиком и к тому же безбожником. За это он получил суровую отповедь ректора Пьера Галлана. Ф. Рабле описал спор ученых мужей следующим образом:

Но вот что нам делать с Галаном и Рамусом, которые при поддержке своих подручных, единомышленников и присных сбивают с панталыку всю Парижскую академию? – восклицает в бессмертном романе Юпитер. – Я нахожусь в крайнем замешательстве. До сих пор еще не решил, на чью сторону стать. Оба представляются мне добрыми собутыльниками и добрыми блудниками. У одного из них есть экю с изображением солнца, блестящие и полновесные, другой только хотел бы их иметь. Один из них кое-что знает, и другой не совсем невежда. Один любит состоятельных людей, другой состоятельными людьми любим. Один из них – хитрая и пронырливая лиса, другой черт знает что говорит и пишет про древних философов и риторов и лает на них аки пес [59].

Галлан не стал прибегать к арбитражу Юпитера. А вот его преемник Гийом де Монтей обратился в Парижский магистрат, требуя уничтожить книги Рамуса, а вскоре за дело взялся король Франциск I. Этот галльский Юпитер организовал двухдневный диспут, после которого Рамус был осужден, а его книги запрещены. 26 марта 1544 г. был обнародован королевский эдикт, в котором среди прочего говорилось: «А также он [Рамус] не должен больше употреблять злословия и брани ни против Аристотеля, ни против других древних писателей, признанных и одобренных, ни против нашего любезного детища – университета» [60].

Хотя впоследствии запрет на публикации и на открытое изложение своего мнения Рамусом был снят, этот эдикт остается ярчайшим выражением духа своего времени. Должно быть, Рамус стал несколько осторожнее в своих выпадах против Аристотеля. Однако впоследствии он вызвал еще один скандал, понося Цицерона и Квинтилиана. Так что великий Рабле был прав, замечая, что Рамус «черт знает что говорит и пишет про древних философов и риторов».

Осуждение философа, осмелившегося в те времена выступить против незыблемого авторитета Аристотеля, будет производить сильнейшее впечатление на потомков. Два столетия спустя К. А. Гельвеций будет писать:

В эпоху величайшего расцвета церкви некоторые люди возводили сочинения Аристотеля на уровень священного писания, а другие ставили его образ рядом с изображением Иисуса Христа; некоторые утверждали в своих диссертациях, что без Аристотеля религия была бы лишена своей главнейшей аргументации. Ему принесли в жертву многих критиков, между прочим Рамуса: когда этот философ напечатал сочинение под заглавием «Критика Аристотеля», то все старые доктора, невежественные по своему положению и упрямые ввиду своего невежества, почувствовали себя, так сказать, изгнанными из своей вотчины и, устроив заговор против Рамуса, заставили изгнать его [61].

Однако сей ученый муж прославился не только своими выпадами против древних писателей, но и собственными идеями. В 1543 г. вышла его «Диалектика» [62], которая в 1955 г. была переиздана на французском – первый научный трактат, написанный на французском языке, а не на латыни. Несмотря на название, эта книга излагала проект реформирования логики. Таким образом, чтобы она соответствовала «естественному ходу мышления».

Для нашего исследования чрезвычайно интересным оказывается еще один момент – рутинный распорядок дня Петра Рамуса – по-видимому, довольно типичного интеллектуала своей эпохи, – распорядок, в котором мы mutatis mutandis узнаем день современного профессора. Квартира Рамуса (с большой библиотекой) находилась в здании Коллеж де Франс. Здесь он просыпался еще затемно и брался за работу в пять или в четыре часа утра, в зависимости от того, стояло на дворе лето или зима. В 10 или в 11 часов он совершал прогулку – обычно два или три раза обходил здание коллежа. Затем завтракал (на завтрак он предпочитал сыр и фрукты). Затем, немного поспав, он обходил классы или играл в лапту, после чего снова работал до пяти или шести часов вечера. Свои лекции он читал в течение часа после полудня, а в конце дня беседовал с учениками, раздавая поощрения и наказания. За обедом он беседовал с друзьями или слушал музыку в исполнении своих учеников. Порой вместо музыки играли в шахматы или в триктрак. Если гостей не было, он читал на сон грядущий занимательные истории или трактаты о природе.

Однако было бы неверно представлять жизнь интеллектуала XVI столетия неспешной, размеренной и далекой от треволнений внешнего мира. Времена были неспокойные. Рамусу приходилось принимать участие в делах, от философии весьма далеких. 12 мая 1557 г. состоялось кровопролитное побоище между студентами и монахами Сен-Жермен-де-пре. Дрались из-за спорного участка земли. По решению суда один из студентов был повешен, а университет и Коллеж де Франс были сильно стеснены в своей деятельности. Рамус участвовал в депутации к королю, милостиво разрешившему возобновить чтение лекций. В октябре того же года он снова участвовал в депутации к королю (на сей раз вместе со своим старым недругом П. Галланом): ходатайствовали об освобождении университета от налога на вино, но успеха не добились. В 1561 г. он снова ездил ко двору – просить денег для университета. В общем, жизнь Рамуса была наполнена все той же суетой, которую так хорошо знает сегодняшний университет.