Питер Сингер - Гегель: краткое введение

Гегель считает себя доказавшим невозможность позна­ния без общих понятий. Стоит коротко упомянуть о двух возражениях против подобной позиции. Во-первых, ее оп­ровергает наличие собственных имен. «Джон Д. Рокфел­лер», «Роза Люксембург», «Оперный театр в Сиднее» и другие имена собственные характеризуют единичные объек­ты. Разве чувственная достоверность не может описать не­посредственный опыт, дав каждому «этому» имя собствен­ное? В работе «Феноменология духа» Гегель просто игнори­рует тот факт, что имена собственные не укладываются в его представление о языке. Но мы можем выдвинуть спра­ведливое предположение, каков был бы его ответ, поскольку в «Науке логики» философ утверждает, что имена собствен­ные лишены смысла, так как они ни на что не указывают за пределами самого имени, то есть не имеют универсаль­ного значения. Использовать собственные имена для вы­ражения единичного знания чувственной достоверности означало бы просто присвоить пустые имена каждому «это» каждого познающего субъекта. Эти обозначения не будут нести никакого смысла.

Так мы подошли к следующему возражению: допустим, что знание чувственной достоверности нельзя выразить на языке и передать другим, но почему мы так уверены, что всякое знание может быть вербализовано? Мистики провоз­глашают непередаваемость языковыми средствами истин, полученных путем мистического опыта, и в то же время величайшую их глубину. По мнению же Гегеля, истине не может повредить облечение в словесную форму. Может быть, именно это положение стало первым ложным шагом, повлек­шим за собой дальнейшие заблуждения. Не следовало бы нам прямо на этом утверждении остановить Гегеля и насто­ять на значении знания, слишком совершенного для слов? Эта линия критики метит в самое сердце гегелевского иссле­дования. Мыслитель не отрицает существование того, «что называется неизреченным», это «не что иное, как неистин­ное, неразумное, только мнимое (das Gemeinte)». Я могу с успехом думать, что знаю смысл, который вкладываю во что- то, даже если не могу выразить его словесно, но в действи­тельности это не знание, а сугубо субъективное, личное мнение. Последнее знанием не является, и может им стать лишь тогда, когда будет открыто высказано. Гегель выражает свою точку зрения, обыгрывая многочисленные значения немецкого глагола «meinen» — «полагать, думать» — и су­ществительного «Meinung», «мнение». Если пренебречь иг­рой слов как способом философствования, то есть риск ос­таться скорее с утверждением, чем с аргументом. Тем не ме­нее, положение о том, что несообщаемое в принципе не может быть знанием, вполне убедительно. Теперь можно перейти к анализу утверждения, что простейшая форма сознания пред­ставляет истинное знание. Мы попробовали установить, каким типом знания может обладать сознание, познающее только то, что предстоит ему в текущий момент. Попытка не удалась, потому что истины, достигаемые чувственной достовернос­тью, на проверку показали либо ложность, либо невырази­мость. В любом случае эти предполагаемые истины нельзя считать знанием.

Итак, чувственная достоверность продемонстрировала свою несостоятельность. Такой вывод был сделан, как Гегель обещал в предисловии, изнутри — неадекватность данной формы сознания была показана путем выделения ее утвер­ждений как таковых и попытки их уточнения. Чувственная достоверность исчезла не из-за конкурирующей формы сознания, а вследствие собственной несвязности. В то же время, и опять же Гегель упоминал об этом в предисловии, это заключение не было только лишь отрицательным резуль­татом. Гегель подвел нас к мысли о невозможности познания исключительно единичного и, таким образом, о необходимо­сти подчинения единичных чувственных достоверностей некоторой концептуальной схеме, призванной классифици­ровать наш познавательный опыт под углом универсально­сти и делать возможной его передачу посредством языка. Стремясь к знанию о наличном бытии, недостаточно пассив­но воспринимать окружающую действительность, напротив, мы должны предоставить интеллекту более активную роль в упорядочивании информации, доставленной органами чувств. Поэтому для следующей рассматриваемой Гегелем формы сознания будет характерно стремление к некоторому единству и к подведению под общий знаменатель данных чувственного опыта.

Следующие ступени в развитии сознания Гегель именует «восприятие» и «рассудок». Каждая высшая форма созна­ния играет более активную роль, чем предыдущая. На уров­не восприятия сознание классифицирует объекты чувствен­ного познания в соответствии с их общими свойствами. Полученная классификация не соответствует действитель­ности, и тогда рассудок устанавливает собственные законы понимания реальности. Гегель говорит о законах Ньютона и о ньютоновской картине мира. Хотя эти законы обычно рассматриваются как часть открытой Ньютоном и другими учеными действительности, Гегель считает их не более чем дальнейшим развитием классификации данных чувственно­го опыта. Как приведение этих данных к общим понятиям и последующее отражение в языке дают возможность для их передачи, так и законы физики позволяют сделать чувствен­ные данные более последовательными и предсказуемыми. Понятия, задействованные в познавательном процессе, на­пример ускорение свободного падения и сила, не существу­ют, а производятся нашим рассудком, для того чтобы помо­гать нам понимать окружающий мир.

На уровне рассудка сознание видит эти построения не такими, какие они на самом деле. Оно воспринимает их как объекты познания. Прослеживая процесс развития со­знания, мы можем убедиться, что в итоге сознание пыта­ется понять свои собственные творения. Оно само явля­ется своим объектом. Значит, оно достигло той ступени, на которой для него становится возможным исследование самого себя. В этом акте присутствует скрытое самосознание. Таким выводом Гегель завершает первую часть «Феноменологии духа» — «Сознание». В следующей час­ти, озаглавленной «Самосознание», Гегель оставляет ис­следование проблем познания, составляющих главную тему первой части, и переходит к рассмотрению развития скры­того самосознания до полностью проявленного. (Разуме­ется, развитие самосознания составляет этап на пути духа к абсолютному знанию.)

Гегелевское понятие самосознания очень важно уже в силу оказанного им влияния на представителей и марксизма, и экзистенциализма. Самосознание, утверждает философ, не может существовать обособленно, в изоляции. Для его фор­мирования сознание нуждается в противопоставлении себя чему-либо внешнему. Я могу получить знания о себе, только поняв, что мною не является. Самосознание — не просто сознание, созерцающее себя. Несмотря на то что для само­сознания необходим объект вне его, этот внешний объект противостоит ему, как чуждый. Поэтому между самосозна­нием и внешним объектом возможен только особый род отношений — любовь — ненависть. Эта взаимосвязь, в лучших традициях отношений любви — ненависти вообще, проявляется в форме желания. Вожделеть что-либо — зна­чит желать обладания им и потому не хотеть уничтожения объекта желания, а напротив, стремиться к его преобразо­ванию во что-то свое так, чтобы лишить его чужеродности.