Якоб Бёме - Духовные проповеди и рассуждения. Аврора, или Утренняя заря в восхождении

Схоласт мыслит о Боге, мистик мыслит Бога. Или еще точнее: он мыслит божественно.

Для мистика сущность человеческой мысли и божественной — одна. Человеческая мысль — отражение мысли божественной и сле­дует ее движениям, поэтому она действительна. Бог мыслит Себя в человеке. Мысль мистика — органическая жизнь его "я", раскрытие этого "я", основа и сущность которого божественна. "Здесь Божья глубина — моя глубина, и моя глубина — Божья глубина".

Живое откровение, горящая действительность, которую как нечто безусловное открывает в ясности и радости погрузившийся в себя дух,— не нуждаются во внешнем закреплении, в символе, в догмате.

В то время как господствующая церковь утверждается на пре­дании и писании, на доверии к свидетельству о Слове жизни тех, "что слышали и видели собственными глазами, что сами были сви­детелями, чьи руки осязали..." мистик познает то же Слово в душе своей, рождаемое Отцом в ее основе и сущности.

Экхарт говорит, поясняя слова Христа: "Это хорошо для вас, что Я вас покидаю, ибо если бы Я не ушел от вас, то вы не могли бы причаститься Святому Духу". Как будто Он говорит: "До сей поры вы видели слишком много радости в Моем видимом присутствии, поэтому не могли причаститься совершенной радости Святого Ду­ха..."

Бог рождает Своего Сына в вечности, и так же, как соверши­лось это рождение однажды во времени, совершается оно в основе и сущности человеческой души. "Бог стал человеком, дабы я стал Бо­гом". Великое "я есмь" мира, Слово, воплотилось в человеке, дабы узнал человек в себе великое "я есмь" мира. Отрешаясь от своего временного лика, он познает в себе бессмертное "я есмь" и в нем становится причастником мировой творческой воли; там он в сре­доточии, из которого исходят лучи ее, там видит он себя "как того, кто создал вот этого человека". В этой глубине, в которой бьет жизнь сама из себя, без всякого "почему" — необходимость и свобо­да становятся единым. Сливая свое "я" с мировым, человек постига­ет мировую волю, как свою. Поняв всем существом своим законо­мерность, он перестает чувствовать закон, как внешнюю силу. Мало того, что, разумея, он исполняет закон, он творит его.

Человек постигает вещи не только внешними чувствами, но и внутренним прозрением. Свет этого внутреннего познания называ­ет Экхарт "искоркой" души. Кто просветлен этой "искоркой", тот познает мир не только чувственно и рассудочно, он познает вещи, сливаясь с их сущностью, познает их изнутри: перестает быть в мире как нечто обособленное, находит все в себе и себя во всем.

Человек стал человеком благодаря своему самостоятельному "я". Но он становится человеком в высшем смысле этого слова, ко­гда он через самопознание возвышается над этим ограниченным "я" до принятия в себя мирового. "Где кончается тварь, там начинается Бог. И Бог не желает от тебя ничего большего, как чтобы ты вышел из себя самого, поскольку ты тварь, и дал бы Богу быть в тебе Бо­гом".

По Экхарту, самая сущность Бога есть любовь. Бог должен лю­бить человека. "Клянусь вечной правдой Господа, должен Бог из­литься всею силою Своею в каждого человека, дошедшего до глуби­ны. Излиться всецело, так, чтобы ни в жизни Своей, ни в сущности Своей, ни в естестве Своем, ни даже в самой божественности Своей не сохранить ничего для Себя, но щедро и плодоносно излиться в человека, отдавшегося Богу". Итак, внутреннее озарение дается не­избежно тому, кто достигает отрешенности, чья личная, обособлен­ная воля молчит. "Дух того человека не может желать иного, чем желает Бог. И это не неволя его, это его собственная свобода. Ибо свобода — это наша несвязанность, ясность, цельность, чем мы бы­ли в нашем первом происхождении и чем стали освобожденные в Духе Святом".

Это освобождение в Духе Святом есть возврат к Божеству, слияние с Божеством, но не прежнее бессознательное и безличное пребывание в лоне Божества, а новый союз с Богом, через Сыновст­во, в свободе. Новый Завет. О возврате к Богу говорит Экхарт: "И устье мое прекраснее моего истока, ибо вот я — единый возношу все создания из их разума в мой, дабы и они стали во мне единством". И в другом месте: "И я — единый возвращаю все создания Богу".

"Праведный человек не служит ни творению, ни Богу, ибо он свободен и чем ближе к справедливости, тем более он сам свобода". Такой человек становится в мире сознательным строителем, созна­тельно исполняя мировые цели. Апостол Павел говорит: "Ибо тварь с надеждой ожидает откровения сынов Божих, потому что тварь покорилась суете не добровольно, но по воле покорившего ее, в на­дежде, что и сама тварь освобождена будет от рабства тления в сво­боду славы детей Божьих, ибо знаем, что вся тварь совокупно стена­ет и мучится".

В учении Экхарта нет того буддийского ухода от жизни, кото­рое стремится лишь к личному освобождению. Восточное созерца­ние ведет человека обратным путем, к его источнику, к слиянию с Божеством, в этом пути человек как бы отрицает эволюцию мира, приходит обратно с пустыми руками. Экхарт христианин, "устье его выше истока". Созерцание его оплодотворяет творчество действи­тельной жизни, и наоборот, творчество действительной жизни — созерцание. После того как Слово стало плотью, дух не убегает от земли, но, возлюбя ее, принимает ее в себя; в духе преображенная она возвращается к Отцу.

Из этого взгляда вытекает все нравственное учение Экхарта. Зло, по Экхарту,— поступки обособленного, замкнутого в себе чело­века, который хочет лишь своего. "Для человека, пребывающего в Божьей воле, и в Божьей любви, для него радость — делать добрые дела, которые Бог хочет, и оставлять злые, которые против Бога. И для него невозможно не выполнить дело, которое Бог хочет, чтобы было исполнено".

Радостным, творческим духом проникнуто его учение. Творче­ское начало видит он и в страдании. "Бог не разрушитель природы, но строитель ее; он разрушает только то, что может заменить луч­шим". В большом страдании он видит сокращение пути того, кто Богом любим. "И радость Божья, и праведника — одна".

Упрекают Экхарта, что Христос, рожденный в душе, затмевает в его учении Христа, рожденного Марией, и этим объясняют его толкование Евангельских событий. "Мы должны все одухотво­рять",— говорит он. Пять мужей Самаритянки для него — пять чувств; вдова Наинская — рассудок, умерший муж — творческое начало души, сын — высший разум. "Иосиф и Мария потеряли Хри­ста в толпе и должны были, чтобы найти его, вернуться туда, откуда ушли,— в храм. Так и мы должны вернуться туда, откуда изошли".

Упрек этот несправедлив. Для Экхарта во Христе было воисти­ну воплощено Слово, и все Палестинское действо, все события и каждое лицо были воистину отображением духовного мира. Все участники той великой мистерии были одновременно и живыми людьми, и чистым воплощением духовных сущностей. Жизнью ста­ло то, что в прообразах, в обрядах совершалось в древних мистери­ях. Тогда воистину все, что совершалось на земле, совершалось на небе, а все события на земле были в то же время и полной реально­стью духовной, то есть чистым символом. Постигая это таинство, Экхарт мог видеть события, происходящие в душе, в образах того действа, и наоборот, события Палестины — как образ и символ ми­ра душевного.