Вольфрам Айленбергер - Время магов. Великое десятилетие философии. 1919-1929

Как и у Кассирера, у Беньямина, стало быть, тоже сложности с соседскими детьми. Однако провести четкую границу в его положении столь же маловозможно, как и умиротворяюще воззвать к буржуазному этикету. Что вовсе не означает, будто Беньямину и его семье в эти тяжелейшие времена действительно угрожает опасность рухнуть в бездонную финансовую пропасть и остаться без крыши над головой. Прежде всего, венская семья Доры по-прежнему предлагает поддержку и опору. Пока Беньямин в 1922 году как главный редактор, крупный критик, букинист и кандидат на должность университетского преподавателя in spe [137] Здесь: в надежде ( лат. ). деловито разъезжает по республике, без тени иронии сетуя на «непривычный водоворот многообразных занятий», Дора с сыном Штефаном проводит многие месяцы в Австрии, в доме отдыха своей тетушки у подножия Земмеринга [138] Земмеринг – горная гряда и перевал на границе между Центральными Кристаллическими и Известняковыми Альпами на высоте 986 метров. , то есть – в непосредственной близости от загородного дома родителей Тони Кассирер.

Нет, пока что не всё потеряно. В сентябре 1922 года, когда Ясперс почитает своим долгом предложить Хайдеггеру 1 000 марок на оплату его поездки в Гейдельберг, поскольку такой расход грозит взорвать бюджет семьи фрайбургского доцента, Беньямин в своих странствиях по антикварным лавкам Берлина, Гёттингена, Франкфурта и Гейдельберга за те же деньги без колебаний приобретает какую-нибудь редкую книгу для своего личного собрания.

И вообще, Ясперс. Он – существенная причина, по которой Беньямин в сентябре 1922 года снова находится в Гейдельберге. «Что будет с университетскими делами, я пока не знаю, – пишет Беньямин 6 декабря 1922 года Шолему, – ‹…› я всё ставлю на попытку быть представленным Ясперсу». Весьма маловероятно, хотя и не совсем уж невозможно, что Беньямин тогда знал о только что возникшем «боевом содружестве» между Ясперсом и Хайдеггером. Остановило бы его это, или хотя бы помешало ему?

После отказов минувших месяцев – Беньямин в 1921 году уже был слушателем семинара Ясперса (в то время он ему «вполне» [139] GB. Bd. II. S. 173. нравился) – недавно назначенный ординарный профессор в любом случае одна из последних настоящих его надежд. Ясперс, женатый на еврейке, воплощает менее распространенное и более свободное понимание философии, далекое от кафедральной узости и традиционных пут общего главного врага, с которым столкнулись в эти годы все полагающие себя новаторами молодые интеллектуалы, – неокантианства. Зимой 1922 года Беньямин имеет в своем багаже – точно так же, как и отчаянно ищущий преподавательское место Хайдеггер, – новую и крайне амбициозную заявочную работу. Эссе настолько сильное, богатое тезисами и методически утонченное, что оно, как отчетливо чувствует и открыто говорит автор, даже «намечает метод его будущих трудов». Речь идет о примерно стостраничном критическом разборе романа Гёте «Избирательное сродство».

Дора Беньямин, жена Вальтера, и их сын Штефан. 1921

Как обычно в тех случаях, когда Беньямин пускается в философию, он и в этом тексте говорит просто обо всем. В том числе – о критическом толковании собственной жизненной ситуации. Ведь центробежные силы этих лет привели его брак с Дорой почти к разрыву. Безусловно, Гейдельбергский университет в ту пору – один из гуманитарных маяков континента. Братья Макс и Альфред Вебер заложили здесь настоящий фундамент современной социологии. Блестящий юрист и философ права Густав Радбрух вызывал всеобщее восхищение. Молодой Георг Лукач написал здесь свою теорию романа, Фридрих Гундольф, работая в Гейдельберге, был законодателем мод в германистике. Штефан Георге еще летом 1921 года, погруженный в раздумья, бродил среди развалин замка, некогда вдохновлявших Гёльдерлина и Гегеля к высочайшим полетам духа. Вот и среди философов вспыхивает новая звезда – Ясперс.

Однако истинная причина, заставляющая Беньямина начиная с 1921 года регулярно неделями бродить по переулкам Старого Гейдельберга, – это скульптор Юла Кон. С первой же встречи на дружеской вечеринке у берлинских друзей Беньямин безоглядно в нее влюбился – конечно, несчастливо и безуспешно. Но это не всё. Юла Кон именно тогда тоже влюбилась, причем в давнего одноклассника Беньямина, Эриха Шёна, с которым – это даже чересчур банально, чтобы быть правдой или хотя бы возбуждать интерес, – жена Беньямина, Дора, с 1921 года открыто состоит в романтических отношениях. Сложная четырехугольная констелляция – и в ту пору действительно каждый школьник в Германии мог назвать ее классический образец: «Избирательное сродство», сложнейший роман Гёте о человеческих отношениях.

В последние дни 1921 года, когда Беньямин в Берлине снова садится за свой диссертационный проект, собственная ситуация дает ему решающий толчок изложить многолетние штудии творчества и мировоззрения Гёте. Основываясь на разработанном в первой диссертации понимании подлинных задач и методов литературной кртитики, он пишет трактат объемом около сотни страниц.

Предельно насыщенный, поныне считающийся одним из главных произведений Беньямина текст под названием «„Избирательное сродство“ Гёте» [140] GS. Bd. I–1. S. 123–201. См.: Беньямин В. Озарения / пер. с Н. Берновской, Ю. Даниловой, С. Ромашко. М.: Мартис, 2000. C. 58–121. облечен в форму классической интерпретации романа. На самом же деле разбор Беньямином романа Гёте – как, предположительно, и сам роман – представляет собой едва ли не самую всеобъемлющую критику – и можно даже сказать: размышления по поводу – института буржуазного брака, а значит, и предполагаемого ядра всего буржуазного общества. Иными словами, речь идет о разоблачающем раскрытии подспудных действующих сил, действительно удерживающих от распада современное буржуазное общество с его основополагающими посулами свободы и самоопределения. Для Беньямина «Избирательного сродства» – это силы в конечном счете мифические , это динамические шаблоны мышления, которые могут лишь губить, лишать самостоятельности и ограничивать. Исходя из этого он отвечает на вопрос, как субъект, предположительно являющийся свободным и автономным, мог бы успешно эмансипироваться от обыкновенно скрытого воздействия этих сил и представлений и вести жизнь, где возможна не только истинная любовь, но, быть может, и истинный, полноценный брак.

Эссе Беньямина как бы сводит воедино главные мотивы и движущие силы кассиреровской работы о мифической понятийной форме и хайдеггеровской «Экспозиции герменевтической ситуации» (хотя он и не знает об этих работах, которые создаются в это же время) в самостоятельную теорию. А именно, в теорию об условиях возможности истинного брака – в более широкой трактовке: истинной, свободной, подлинной формы жизни. Как и Кассирер, он полагает необходимым в процессе этого освобождающего осознания раскрывать подспудное и вечно присутствующее воздействие мифических форм мышления в нашей культуре. И, подобно другу Ясперса Хайдеггеру в том же году, Беньямин опять-таки целится в определенные, появляющиеся в предельно обостренных ситуациях бреши, которые позволяют совершить смелый прыжок в иную, более существенную форму бытия. Все три автора при этом (вместе с Кантом) твердо верят: человек, субъект, присутствие, не имея ясного представления об истинных условиях ориентации в мире, не сможет принять по-настоящему свободное решение. Настоящего совершеннолетия никто не достиг. А Беньямин добавил бы: только совершеннолетние люди, имея право вступать друг с другом в брак, могут в подлинном смысле состоять в нем.