Вольфрам Айленбергер - Время магов. Великое десятилетие философии. 1919-1929

Но, чтобы играть эту роль в полном соответствии с собственными представлениями, Гретль не достает в Вене своего дома, вроде старинного дворца Витгенштейнов. Архитектором избран Энгельман. За долгие годы дружбы с Людвигом он успел стать другом и наперсником всей семьи и уже проектировал и осуществлял различные перестройки для Гермины. Теперь ему поручен проект нового городского дома для Маргареты. Деньги при этом не имеют значения – как и господствующие условности и мода. Уже в зимние каникулы 1925–1926 годов он обсуждает свой проект с Людвигом и, учитывая весьма прискорбное душевное состояние друга, разрабатывает план, от которого приходит в восторг и Гретль. В июне 1926 года она пишет в Америку сыну, Томасу Стонборо:

Энгельману пришла в голову прямо-таки гениальная идея предложить Люки партнерство. Ты можешь представить себе огромные преимущества, вытекающие отсюда для всех участников. Огромный талант Люки наконец-то найдет свое применение как моральная инстанция и как разработчик логических принципов. Его технический талант заменит Энгельману инженера-консультанта. А также даст Энгельману возможность строить, не отказываясь от моральной поддержки [258] Цит. по: Sarnitz, A. (2011). S. 57. .

Друг при деле. Заказчик счастлив, расходы сокращены. В самом деле, включение Людвига в проект – классическая беспроигрышная ситуация. Даже участок под строительство уже найден и приобретен. По настоятельному желанию Маргареты, расположен он вовсе не в кварталах классических вилл вроде первого или третьего района Вены, но, скорее, в мелкобуржуазном, а в ту пору чуть ли не пролетарском районе Вин-Ландштрассе. Таким образом, выбор места сам по себе уже о чем-то говорит. Здание, которое будет построено по воле заказчицы, скажет еще больше.

Маргарита Стонборо (урожденная Витгенштейн). Портрет работы Густава Климта. 1905

Окончательный проект четырехэтажной жилой виллы на Кундмангассе, 19 представлен 13 ноября. В качестве ответственных за строительство его подписывают «Пауль Энгельман и Людвиг Витгенштейн, архитекторы, Вена, III, Паркгассе, 18». За шесть месяцев проделан путь от неудачливого учителя народной школы до блестящего архитектора. В Австрии 1926 года такое случается. По крайней мере, если носишь правильную фамилию и имеешь правильных друзей.

Итак, непростой брат имеет теперь официальную профессию и даже оплачиваемое место. Причем нельзя утверждать, будто он участвовал в новом проекте чисто номинально. Людвиг с головой окунается в новые задачи, и уже через месяц все участники строительства стонут под игом его бескомпромиссно властного характера. Энгельман, чей проект был утвержден еще до подключения Витгенштейна к работе, вспоминает двадцать четыре месяца строительства как «очень для меня тяжкие». В итоге, признается он, «сотрудничество с таким волевым человеком» привело его «к глубокому душевному кризису». Их дружба впоследствии уже не наладится. Так или иначе, командование проектом полностью взял на себя Людвиг, который выступает в роли архитектора-строителя, строительного инженера, а затем и дизайнера интерьеров:

Людвиг вычерчивал каждое окно, каждую дверь, каждый оконный шпингалет, каждую отопительную батарею с такой точностью, словно это прецизионные инструменты, и в самых благородных пропорциях, а затем с бескомпромиссной энергией добивался, чтобы всё было исполнено с такой же точностью. Я до сих пор как наяву слышу слесаря, который спросил его по поводу какой-то замочной скважины: «Скажите, господин инженер, неужели вам так важна миллиметровая точность?» Не успел он договорить, как грянуло настолько громкое и решительное «да», что бедняга едва не подпрыгнул от испуга [259] Wittgenstein, H. (2015). S. 163. .

Дом Людвига Витгенштейна, построенный при его участии на улице Кундмангассе в Вене. 1928

Витгенштейн-строитель тоже стремится к точнейшему идеалу. Задумать и возвести новую постройку – не этим ли всегда заняты философы? Разве случайность, что Кант в своих трудах упорно говорит об архитектонике разума? Разве гётевский Фауст во второй, собственно философской, части трагедии не становится строителем? Разве венское мышление в эпоху Витгенштейна не стремится со всей неуклонностью к новым «фундаментам» и «базовым предложениям»? Все его таланты и мечты, казалось, в этой новой роли достигли своего активного синтеза: точное математическое планирование соединилось с эстетическими притязаниями, верность в передаче деталей как краеугольный принцип, творческое осуществление замысла в общении с материалами окружающего мира… И всё это, ни много ни мало, с целью обеспечить надежный кров человеку как существу, находящемуся в мире без всякой опоры и основания. В данном конкретном случае Витгенштейн даже не испытывал обычных материальных и, в первую очередь, финансовых ограничений, которые неизбежно сопутствуют профессии архитектора, – Энгельман за много лет «свободного творчества» испытал это на себе!

Во всяком случае, Гретль предоставила своему гениальному брату полную свободу действий. Важно всё – кроме времени и денег. В конце концов – по ее желанию – здание было задумано отнюдь не просто как жилище. Скорее, ему надлежало стать выражением специфического морального и эстетического мироощущения.

Гермина, конечно, была любимой сестрой и наперсницей, но что касается воли к открытой экстравагантности и самоутверждению, то здесь у Людвига куда больше общего с Гретль, хотя он в этом не признается даже себе. С этой точки зрения, выставленное напоказ стремление Витгенштейна к монашескому аскетизму есть не более чем логическая инверсия склонностей его сестры Гретль, у которой с младых ногтей «всё, что ее окружает, должно непременно быть новым и великолепным».

При первом же взгляде на постройку, которая доныне осталась – по крайней мере, внешне – без изменений, напрашиваются сравнения со своеобычной формальной структурой «Трактата». Полностью лишенная орнаментов, вилла на Кундмангассе, по словам Гермины, выглядит как «дом воплощенной логики». Дышащее холодом сооружение из каменных блоков – со своими узкими окнами оно производит впечатление скорее загадочной замкнутости, нежели радушной открытости.

Двери огромного холла, напоминающие своим расположением старый дворец Витгенштейнов, пугают своей высотой – как и железные экраны, которые вместо рольставен механически опускаются с потолка, не позволяя заглянуть внутрь. Хотя изнутри дом подкупает совершенной прозрачностью и открытой механикой, например лифтовым тросом, снаружи он выглядит как глубокая тайна, возможное значение которой человек угадывает, но сокрытый за нею вопрос сформулировать не может. Как прежде, так и теперь постройка кажется нереальной на фоне своего окружения, будто одно из тех анонимных учреждений, где Франц К. тщетно искал окончательного разъяснения своего фантастического дела. Если «проживать» действительно означает чувствовать себя в некоем здании уютно, то вилла на Кундмангассе прямо-таки заслуживает названия « анти дом». По меткому выражению Гермины, это «скорее обитель для богов, чем ‹…› для таких простых смертных, как я».