Луи Сен-Мартен - Человек Желания

Когда вы думать прекратите, что признаком вещей не обладали, предшествовавших вам, и было невозможно вам о них иметь и малое понятие?

Послушайте: не отсылая вас к вещам условным произвольным, в которых сами истины не обрели бы, вы, тем не менее, не лишены и вовсе идей карающего правосудия.

И коль наносите вы ближнему урон, то на мгновения приходит к вам страданья чувство, когда б он с вами равно обошелся; когда же ваши страсть и предрассудок на время небольшое замирают, вам остается наблюдать за собственной ошибкой.

Откуда это чувство равновесия, когда вы вынуждены сдаться перед приливом совести своей, когда у вас и не нашлось бы силы из-за нее всегда быть верным собственному поведенью?

Вот огненная искра, которая во времени сияет, о чем не обладаете вы даже памятью ничтожной. Но это монумент, произведенье древнее искусства: оно вам указует путь знаний нынешнего века. Растений завязь это, произраставших на поле сущностей, где обрели свое существованье вы.

Действительно, не знаете еще никак вы древо и вы не можете о нем судить, пока оно не пустит малый свой росток. Достаточно ль иметь росток, чтоб не сказать, что вы в незнании полнейшем?

И не давая захиреть ростку, начните окультуривать его, выращивать, заботиться о нем и поливать его. С заботою подобной и непригодные к условиям погоды нашей ростки растения прекрасные произведут, тысячекратно выгодой воздав тому, кто культивировать их стал.

Но знаете ли вы, зерно способно это произвести по роду своему и дерево само и даже целый лес, когда вы будете к тому стремиться.

К самим себе деревья эти притянут воды атмосферы, что оросят пределы ваши, поддерживая в них произрастанье.

Небесные же воды, пройдя сквозь землю, вырвутся оттуда, дабы увлечь в свои потоки частицы злата, что вам поможет отыскать рудник елейной серы или благотворной соли, которые порядок с равновесьем восстановят у ваших соков жизненных.

Деревья же, умножившись, послужат прибежищем зверям земным, которые под сень их водворятся. А на ветвях найдет отдохновенье всякий птах небесный, где, свив гнездо, продолжит род свой, и станет ублажать он ваше ухо пением прекрасным.

Иные из деревьев этих вы можете использовать для обогрева в стужу и помещения из них сооружать; они позволят вам суда построить, которые доставят вас в любые части света.

Благодаря чему смогли бы вы познать науки, законы и одновременно с обретением сокровищ доступным сделать ведение созвездий, рассеянных во всех пределах неба.

Прогуливаясь не спеша под темной сенью леса и собранностью проникаясь, что навевают здешние места, удастся, может, обрести вам знание о Купине Неопалимой и миссии своей у ваших братьев, которые страдают в рабстве под пятой царя Египтян.

Итак, не говорите вовсе, что древняя история вас признака лишила, поскольку в единственном ростке, который вам она передала, способны оживить ее вполне вы.

Какой борьбе суровой нас преграды обрекают, которые мы преодолеваем от рожденья? Их избежать нельзя, иначе – нам не найти победы. Они нам посланы лишь для того, чтоб мужеством и стойкостью упорной вернули мы себе бы то, что отнято у нас из-за наследственности нашей.

Чем нам земные войны предстают, где речь идет об обладании страной иль крепостью, что суть перед глазами? И здесь необходимо, чтобы душевность наша произвела усиленно и сотворила нечто, нас ввысь влекущее.

Вселенская наследственность была распределенной для всякой человеческой семьи, которая должна оттуда долю свою черпать. Любому человеку суждено воспринять вместе с жизнью содействия любое средство, в чем мы нуждаемся для исполненья миссии своей.

И если бы о средстве сем в наследственности нашей не позаботился никто за нас, скрыв часть одну его предназначенья, тогда бы мы, по крайней мере, обязанными не были трудиться, имея все полученным и так.

Вот стольких смертных тайное несчастье; вот состояние насилья. Людей наследственности в смятении перемешались, поскольку оказались в чужих руках и беззаконных.

Единственное снадобье – духовное крещенье, которое одно способно в нас все возродить, пусть мы и стали добычею убогости и смерти. Оно единое нас восставляет в праве древнем жизни или смерти , чем некогда мы обладали, что есть совсем иное, нежели пролитие крова.

Когда имеешь пылкость ты и к истине неодолимое чутье, то не печалься о превратностях, тебя постигших; ты в крепости прекрасной водворился, и должен ты сам для себя творить свои трофеи, в крещении духовном возрождаясь.

Ликуйте же людские души, познайте верховенство прав своих. А после, возродив наследственность свою, могли бы вы молиться и за тех, кто вам нанес неисчислимо оскорблений вящих, добившись, чтобы воздано им было мерой по закону.

Закроем преступления отцов; отцы суть боги наши на земле. И разве не был бог бы для сердца нашего и мысли безгрешным существом и безупречным?

Но будьте верными лишь истинному Богу, родителей своих же чтите: вот два важнейших предписанья Моисеева закона, одних которых соблюдение уже сулит награду.

Как отличается душа от всех предметов, человека одолевших; но впредь они покажутся ничтожеством ему; он ощущает их, лишь жизни повинуясь, которая одна и составляет ценность всех вещей.

Не он ли стал творцом своих же заблуждений и иллюзий, ведь истины и жизни началом обладая, как мог найти он жизнь у сущностей мертвящих, кроме того, что в них, по сути, есть?

Несчастный человек, ты можешь, отвратившись от души, препятствовать, чтобы божественная жизнь в тебя проникла; хоть ты и не создатель жизни , но обладаешь в ней свободной волей и правом руководства в области своей.

Какое же различье в чувствах, когда встаешь под сень верховного деянья или когда нисходишь к предметам низменным! Действительно, последние приносят человеку часто радость, поскольку жизнь кипит своя в них, и к ощущенью жизни всегда привязаны все сущности с приязнью.

Но рассмотри подробно радость эту, и ты найдешь ее презренной, а в основании ее зависимости разные людские; тайком она бояться будет встретить на пути своем предметы для сравненья, которые ее встревожат, осудят и разрушат.

Верховное деяние, ты ставишь человека выше всех предметов и радость, данная тобой, сравнений не страшится со всеми ими. Она равновелика, спокойна и возрастанием полна всегда, ведь это жизнь сама, что черпается в жизни и в жизни возрождается. Она без потрясения творится и даже незаметно, если можно выразиться так, подобно бегу мирному природы.

Но кто способен радость существа живописать, которое приемлет непрестанно жизнь и не теряет ее вовсе?