Константин Поповский - Фрагменты и мелодии. Прогулки с истиной и без

Метафизические реки, – у каждого своя.

ОБЛАДАТЬ ИСТИНОЙ. Но что же еще это и значит – обладать Истиной – как ни быть оболганным и изгнанным вместе с ней, да еще туда, где нет места ни для чего истинного? – Полагаю, что все прочие критерии – ложны.

О КРИТЕРИЯХ ПОЗНАНИЯ. Похоже, существуют лишь два критерия познания, с которыми можно согласиться, не опасаясь попасть впросак. Первый: это истинно настолько, что уже теряет для меня всякий смысл. И второй: это настолько бессмысленно, что, пожалуй, заслуживает, чтобы я принял это за Истину. – Похоже, правда, что и тот, и другой критерии приводят нас туда, где, кажется, уже нет нужды ни в каких критериях. Но не это ли я и ищу? И не это ли подразумеваю, когда говорю об Истине и ее истинности?

Есть мысли столь легкие, почти невесомые, что толком не успеваешь разобрать – о чем они и откуда пришли. Важно ли это: о чем? И так ли необходимо нам знать: откуда? – Коснувшись нас, они исчезают так же внезапно, как и появились, оставляя по себе только мерцающий след, тихую мелодию, непередаваемое ощущение встречи. И вот от этого ощущения отходит куда-то все, тысячу раз измеренное, подсчитанное и не вызывающее прежде сомнений. Нам следовало бы, наверное, быть поосторожнее с ними: Бог знает, действительно, куда они могут завести! Но вглядываясь в это мерцание, и прислушиваясь к этой мелодии, не различаю ли я в них свои собственные черты, не слышу ли свой собственный голос? Только ли это рожденные усталостью фантазии или нечто большее? – Как бы то ни было, я уже не спрашиваю, откуда они и о чем.

КОЕ-ЧТО ОБ ОБОРОТНЯХ. Область, где царствует мудрость, полна самых загадочных превращений. Возьмем, к примеру, вот это, пожалуй, наиболее распространенное.

Прекрасное создание, чистое и возвышенное, которое вы обнимаете со всей пылкостью вашего сердца, внезапно превращается на ваших глазах в безобразную старуху. Она дышит на вас смрадом, брызгая из полусгнившего рта слюной, да при этом, похоже, ещё пытается стащить с вас штаны.

Бежите ли вы прочь от её смердящих объятий?

Как можно! Ведь, как и прежде, это чудовище носит священное имя Истины! Оно действует на вас словно магическое заклинание: вы делаете вид, что не существует ни смрада, ни слезящихся век, ни беззубого рта. Да ведь вы и в самом деле как будто не замечаете их! Кроме того, вы поклялись ей в вечной любви! В конце концов, – говорите вы себе, – это – Истина, и что бы она ни сделала, всё к лучшему. Пожалуй, вам и в голову не придет, что подобные превращения всё же что-нибудь да значат.

Единственное, что вы можете себе позволить, так это кое-какие сомнительные сентенции, вроде: «Будем мужественны» или «Покорных судьба ведет, а непокорных тащит».

Истина, со всеми своими кунштюками, конечно же, весьма пренеприятная особа. Но мы-то!.. мы-то!..

К ВОПРОСУ О ПОНИМАНИИ. Похоже, мы давно разучились понимать друг друга. – Велика ли беда? – Не значит это, что мы, наконец, научились, худо-бедно, понимать сами себя?

ВЗВЕШИВАТЬ НА СВОИХ СОБСТВЕННЫХ ВЕСАХ. Легкие, воздушные мысли высоко парят над землей, возникая, когда им заблагорассудится, кружа и танцуя то в солнечных лучах, то в лунном сиянии. Они не знают забот и уж во всяком случае, не ставят перед собой никаких определенных и важных целей.

Тяжелые, суровые мысли-строители, мысли-солдаты, живут и работают на земле, не ведая ни отдыха, ни покоя. Они гордятся своими делами – и ведь не без основания. Ведь все, что открыто и построено на этой земле, открыто и построено только ими. Оттого они с неодобрением и подозрением смотрят на своих парящих собратьев. «Разве уже пришло время летать?» – спрашивают они, отвлекаясь на мгновение от своих забот. – И верно: пришло это время?

Отойдем в сторону и спросим сами себя, так, чтобы никто нас не услышал – спросим о том, о чем давно уже собирались спросить: да разве оно когда-нибудь придет?

Спросим и еще: чего же мы хотим на самом деле – парить, освободившись от земного притяжения или ворочать тяжелые камни истории и культуры? Камни, которые с каждым днем становятся все тяжелее, все непосильней. – Не с этого ли вопроса начинаем мы обучаться единственно необходимому искусству: взвешивать на своих собственных весах?

Судьба одного человека. Про него рассказывают, что, возвращаясь как-то домой, он заметил идущий из трещины в стене мерцающий свет. Что побудило его прильнуть одним глазом к той щели – этого не знает никто. Нелепый поступок! С тех пор он так и стоит, умирая от жажды и голода, не в силах отвести взгляд от этого магического света. Есть другие люди, они тоже время от времени замечали этот свет, но эти люди – а их было немало – проходили мимо, полагая, что есть на свете заботы поважнее. И в самом деле: на свете столько забот! К тому же время – оно так быстротечно! Припавший к стене в их глазах – всего лишь обыкновенный сумасшедший; ведь нельзя же серьезно думать, что нормальному человеку придет в голову нелепая фантазия променять весь мир на это в высшей степени сомнительное и бесполезное мерцание! И не надо обольщаться: его судьба нисколько не напоминает судьбу Платона, уверявшего когда-то, что он обладает специальным органом, позволяющим распознавать волшебный мир, который скрыт от прочих смертных. Имел Платон такой орган или нет, видел он то, что не видели другие или обманул нас, – в конце концов, это не столь важно. Главное, что он умел рассказать об этом не хуже презираемых им поэтов! Он умел заставить слушать себя – этот же, прильнувший к стене на городской площади, среди грязи и шума, молчит и даже не слышит обращенных к нему вопросов. Впрочем, что ж, сама судьба его – отличная находка для хорошего рассказчика. – Его судьба, говорите вы? Да разве не вся она исчерпана в его смешной и нелепой позе.

Истины бывают далекие и бывают близкие. Первые чаще всего являются перед нами облаченными в пурпур и золото, – сверкающие истины, покоряющие величием и торжественной речью, понуждающие нас к славословию и поклонению. Но как бы величественны ни были бы они, их власть все же далеко уступает той, которой обладают над нами истины близкие. Еще бы! Эти последние подобны опостылевшим родственникам, с которыми много лет приходится жить бок о бок, терпя их советы, попреки и благодеяния. Они приходят к нам в болезнях, в бессоннице, в зубной боли, в пролегающих на лбу морщинах, в тревоге, в стечении не зависящих от нас обстоятельств, в неизбежности будущего и неодолимости прошлого. Они появляются, когда хотят, и делают, что хотят, не спрашивая нашего согласия, как, впрочем, и полагается настоящим истинам. Как бы сами по себе ничтожны ни были бы они, только их власть мы ощущаем на себе как проклятье и необходимость. По правде говоря, кто сомневается, что лишь они – действительно истины, все же прочее, так, – фантазия, игра ума, мираж? И пусть поклонники пурпура и золота говорят: это вовсе не истины! Пусть они зовут нас поскорее расправить крылья и подняться в небо, в прозрачной голубизне которого должны растаять все наши мелкие заботы и временные огорчения. – Не знаю, как вы, а мне наперед известно, что как высоко ни забирайся, а ячмень на глазу спадет только на третьи сутки.