Бертран Рассел - Завоевание счастья

К счастью, имеется изрядное разнообразие работ, для которых новые обстоятельства требуют новых навыков, и можно продолжать совершенствоваться – во всяком случае, пока не достигнешь среднего возраста. В отдельных случаях, например, в политике, кажется даже, что люди добиваются наилучших результатов в промежутке между шестьюдесятью и семьюдесятью годами; причина в том, что в этой деятельности необходимым богатый опыт взаимодействия с другими людьми. По этой причине успешные политики, скорее, в возрасте семидесяти лет будут счастливее своих ровесников, занятых иными делами. Их единственными конкурентами в этом отношении выступают главы крупных предприятий.

Впрочем, имеется еще один признак наилучшей работы, который, пожалуй, превосходит значимостью развитие умений и навыков в качестве источника счастья. Это созидание, творчество. В некоторых случаях – отнюдь не всегда и не повсеместно – в ходе работы создается нечто такое, что остается памятником по завершении труда. Созидание возможно отличать от разрушения по следующему критерию. При созидании на начальном этапе все сравнительно запутано, а вот итоговое положение дел воплощает достижение цели; при разрушении же все наоборот: исходное положение дел воплощает цель, а итог олицетворяет беспорядок. Иными словами, намерение разрушителя заключается в обеспечении такого состояния дел, когда какая бы то ни было цель не прослеживается. Этот критерий применим в самом буквальном смысле к очевиднейшей ситуации, а именно к возведению и разрушению зданий. При строительстве здания выполняется предварительно составленный план, тогда как при сносе никого не заботит, в каком порядке должны лежать на земле обломки. Разрушение, безусловно, очень часто бывает необходимым для начала нового строительства; в этом случае оно есть часть целого, конструктивного по своей сути. Но довольно часто человек вовлекается в деятельность, разрушительную по цели, безотносительно любого созидания в ходе работы или по ее завершении. Нередко он уговаривает себя, что, мол, просто сметает обломки старого для постройки нового, но обычно удается сорвать эту маскировку (когда маскировка присутствует), уточнив, а что, собственно, предполагается строить. Тут-то и выясняется, что о грядущем рассуждают обобщенно и без энтузиазма, тогда как о текущем разрушении говорят конкретно и с неподдельным интересом. Так ведут себя многочисленные революционеры, милитаристы и прочие апостолы насилия. Они движимы – как правило, сами того не сознавая – ненавистью; разрушение того, что им ненавистно, является их истинной целью, и они сравнительно равнодушны к последствиям своей деятельности.

Нет, я не стану отрицать, что в разрушении, как и в созидании, может заключаться радость. Это жестокая радость, не исключено, что более острая временами, но все-таки менее удовлетворительная, ведь результат в данном случае вряд ли приносит глубинное удовлетворение. Мы убиваем своих врагов; когда они пали, наша работа закончена, а удовлетворение от победы быстро проходит. Созидательную работу, с другой стороны, приятно осмысливать по завершении, а еще она никогда не бывает сделана полностью – так, чтобы нельзя было внести улучшения. Наиболее удовлетворительные цели суть те, которые ведут вперед бесконечно, от одного успеха к следующему, никогда не заводя в тупик; в этом отношении очевидно, что созидание представляет собой больший источник счастья в сравнении с разрушением. Возможно, правильнее будет сказать, что люди, находящие удовлетворение в созидании, получают большее удовольствие, нежели поклонники разрушения обретают от уничтожения: ибо человеку, преисполненному ненависти, непросто извлечь из созидания удовлетворение, доступное прочим.

При этом мало что способно исцелить от ненависти столь же полно и безоговорочно, как возможность выполнения созидательной и важной работы.

Удовлетворение от успеха в каком-либо значительном созидательном деле – одна из величайших радостей жизни, но, увы, в своих наивысших проявлениях оно открыто лишь людям исключительных способностей. Ничто не отнимет у человека счастья от успешного завершения важной работы, кроме осознания того, что в итоге эта работа послужила дурным целям. Существует множество форм такого удовлетворения. Человек, сумевший благодаря прокладке оросительных каналов заставить расцвести пустыню, наслаждается этим счастьем едва ли не в нагляднейшем его проявлении. Создание некоей организации может быть делом первостепенной важности, как и труд тех немногих государственных деятелей, которые посвятили жизнь установлению порядка из хаоса (в наши дни наиболее показательный пример – Ленин).

Самыми яркими представителями выступают здесь художники и люди науки. Шекспир говорил: «Среди живых ты будешь до тех пор, доколе дышит грудь и видит взор» [87] Сонет 18. . Не подлежит сомнению, что эта мысль утешала его в страданиях. В своих сонетах Шекспир утверждал, что воспоминания о друге примиряли его с жизнью, но мне кажется, что сонеты, которые он адресовал своему другу, были ему самому полезнее, чем даже сама дружба.

Великие художники и великие люди науки заняты делом, которое восхитительно само по себе; вдобавок они завоевывают уважение тех, чье мнение для них важно, и тем самым приобретают фундаментальнейшую власть, то есть власть над мыслями и чувствами людей. Посему у них имеются веские основания хорошо думать о себе. Такого сочетания счастливых обстоятельств, можно предположить, достаточно, чтобы осчастливить любого. Тем не менее это не так. Микеланджело, например, был глубоко несчастен и заявлял (правда, я не уверен, что он был искренен), что не стал бы творить искусство, не вынуждай его к тому долги вследствие беспорядочных личных отношений. Вообще, великие творцы очень часто, хоть и не всегда, отличались мрачным темпераментом, и их тоска была столь велика, что могла бы довести их до самоубийства, если бы не заглушалась радостью творческих свершений. Поэтому нельзя утверждать, что даже величайшая работа должна сделать человека счастливым; можно лишь сказать, что она делает его менее несчастным. Люди науки, впрочем, реже подвержены унынию и тоске, чем художники, и в целом те, кто активно подвизается в науке, счастливы, а их счастье обусловлено прежде всего именно работой.

Одна из причин несчастья интеллектуалов в наши дни заключается в том, что многие из них, в особенности литературные мужи, не находят возможности для независимого выражения своих талантов; им приходится идти в наем к богатым корпорациям, возглавляемым филистерами, которые настаивают на производстве того, что сами литераторы считают пагубной белибердой. Если задать журналистам в Англии или Америке вопрос, одобряют ли они редакционную политику газет, в которых работают, лишь небольшое меньшинство, полагаю, ответит утвердительно; остальные ради средств к существованию попросту продают свои перья на службу вредоносным, по их мнению, целям. Такая работа не приносит подлинного удовлетворения, и в попытках примириться с подобным выбором человек становится настолько циничным, что вовсе перестает получать чистосердечное удовольствие от чего бы то ни было. Не мне осуждать людей, которые берутся за такую работу, ибо альтернативой согласию видится голод, но, на мой взгляд, в ситуациях, когда возможно заниматься трудом, удовлетворяющим созидательные потребности, не обрекая себя на жизнь впроголодь, следует посоветовать с точки зрения счастья выбирать такой вот труд, а не работу, гораздо более высокооплачиваемую, но недостойную даже в восприятии самого работника. Без самоуважения настоящее счастье едва ли достижимо. А человек, который стыдится собственной работы, вряд ли обретет самоуважение.