Дэвид Эдмондс - Убили бы вы толстяка? Задача о вагонетке: что такое хорошо и что такое плохо?

Во многих отношениях утилитаризм был исключительно британским вероисповеданием, по крайней мере поначалу. В Британии быстро росло значение среднего класса, более материалистичного, больше склонного к ниспровержению авторитетов, менее связанного традицией. Бентам ускорил все эти процессы. Однако в остальной Европе Бентама в основном знали благодаря переводам его женевского издателя и распространителя Этьена Дюмона, который оказал Бентаму неоценимую услугу, переведя его не только с английского на французский, но также с громоздкого и запутанного на беглый и доступный.

Бентам тем временем занимался своей собственной пиар-кампанией, переписываясь с множеством государственных деятелей, и вскоре его влияние начало ощущаться как в Европе, так и в обеих Америках. Один историк отметил, что «члены колумбийского конгресса в середине 1820‑х годов цитировали друг другу Бентама так же часто, как англичане XVIII века, заседавшие в Палате общин, — классических авторов» [100] Dinwiddy J. R. Bentham and the Early Nineteenth Century // The Bentham Newsletter VIII. 1984. P. 23. . Особую приязнь и интерес Бентам питал к США, и чувства были взаимными. Он переписывался с президентом Эндрю Джексоном, признаваясь ему в том, что в старости «чувствовал себя больше американцем, чем англичанином» [101] Bassett J., J. Spenser (eds). Correspondence of Andrew Jackson. Vol. 4. Washington, DC, 1929. P. 146. . Когда Джон Квинси Адамс, будущий президент, посетил Лондон, они вместе с Бентамом погуляли в парке.

Не то чтобы Бентам был сторонником американской системы правления. Декларацию независимости он обругал, назвав ее «нагромождением нелепостей и неопределенностей» [102] Bowring J. (ed.). The Works of Jeremy Bentham. 11 vols. Edin-burgh: William Tait, 1838-1843. Vol. 10. P. 57, 63; см. также: Vol. 2. P. 493–494. . Декларация прав человека была признана им «сплошной бессмыслицей» [103] Ibid. Vol. 2. P. 497. . Бентам получил юридическое образование, и всю свою жизнь больше всего его раздражали примеры правового беззакония, непоследовательности и бессвязности, как он сам их интерпретировал. «Права» он считал бессмысленными. Более важно то, что он решительно отвергал идею «естественных прав», то есть универсальных прав, которые имеются у всех людей во все времена независимо от их частных законов, и называл такие права «ходульной бессмыслицей» [104] Ibid. P. 501. . Так что Иеремия Бентам вмиг разделался бы с любой апелляцией к правам толстяка.

Для Бентама значение имели числа. При прочих равных условиях всегда лучше спасти больше жизней, а не меньше. По этой причине он был непримиримым противником войны. Он полагал, что в большинстве войн многих заставляют «убивать друг друга для удовлетворения жадности или гордости меньшинства» [105] Цит. по: Conway S. Bentham on Peace and War // Utilitas. 1989. Vol. 1. No. 1. P. 82–201. P. 87. . Оправдание расходов войны какими бы то ни было выгодами представлялось ему почти что немыслимым. На аргумент, будто Британия добилась процветания в результате победы в Семилетней войне (1756–1763), он ответил так: «Довольно верно то, что человек, которому отрезали ногу, а потом благополучно приделали культю, вероятно, может прыгать на ней быстрее, чем мог бы идти тот, кто лежит в постели с обеими сломанными ногами. Так что вы можете доказать, что благодаря этой славной войне дела Британии обстоят лучше, чем если бы никакой войны не было, потому что у Франции дела совсем плохи» [106] Bentham J. The Principles of International Law: Essay 4 (A Plan for an Universal and Perpetual Peace). .

Бентам признавал то, что общепринятая мораль проводит различие между «намерением» и «предвидением» или, как сам он говорил, между «прямым намерением» и «косвенным намерением». Однако он отвергал какое-либо внутреннее моральное различие между ними. Поэтому он не стал бы задумываться и быстро решил бы задачу вагонетки. Предполагая, что все жизни имеют равную ценность, убийство одного человека, намеренное или нет, предпочтительнее допущения смерти пятерых. Только числа имеют значение. Неважно, являются ли смерти намеренными, и точно так же неважно то, результатом чего они являются — убийства людей или допущения их смерти. Мы должны игнорировать наши моральные интуиции: нельзя провести никакого этического различия между случаями «Тупик» и «Толстяк». Толстяка следует столкнуть.

Спустя два века после смерти Бентама его объемные труды все еще продолжают издаваться, а в исследованиях, ему посвященных, наблюдается некоторое оживление. Однако его достижения остаются недооцененными. Его взгляды почти всегда считают слишком грубыми, исчисление счастья — глупым, а сведение ценности жизни к «удовольствию» — пустым. Тот факт, что он мог бы без запинки дать недвусмысленный ответ на задачу с толстяком, составляет, с точки зрения большинства философов, фатальную оплошность, а не достижение.

Но Бентам был основателем философской школы, которая, хотя и не является в буквальном смысле модной, всегда имела приверженцев, которых можно встретить и в наши дни. Утилитаристом был Джон Стюарт Милль, и точно так же утилитаристские склонности имелись у Бертрана Рассела. Еще один гигант, кембриджский философ XIX века Генри Сиджвик тоже работал в рамках утилитаристской традиции. В XX веке утилитаризм на короткое время снова стал господствующим течением, а ключевой фигурой в его возрождении был оксфордский профессор Ричард Хэар. И сегодня такие важные философы, как Дерек Парфит и Питер Сингер, работают, оставаясь в тени Бентама, но ничуть не стесняются этого.

Конечно, после Бентама утилитаризм претерпел кое-какую корректировку, так что благодаря некоторым дополнениям в методе, которым утилитарист должен определить судьбу толстяка, возникли новые сложности и тонкости. На самом деле сегодня большинство студентов знакомятся с утилитаристской мыслью не через Бентама, а по работам сына его друга Джеймса Милля.

Бентам был вундеркиндом. В три года он уже читал, с четырех лет учил латынь с греческим, а в двенадцать поступил в Оксфордский университет. Однако в сравнении с Джоном Стюартом Миллем он мог бы показаться ребенком с замедленным развитием.

Отец Дж. С. Милля, Джеймс, был человеком строгим, неэмоциональным и властным. Он вырос в Шотландии и познакомился с Бентамом только после того, как переехал в Лондон. Милль-старший придумал свой собственный мысленный эксперимент. Он считал что при рождении разум представляет собой чистую доску. Вопрос в том, что можно запечатлеть на этой tabula rasa . Что случится, если подчинить ребенка самой что ни на есть строгой форме домашнего обучения, соединив в ней естественные науки с гуманитарными? Какой человек из него в результате вырастет? Какие таланты, умения и способности будут в нем взращены?