Роджер Скрутон - Дураки, мошенники и поджигатели. Мыслители новых левых [litres]

В целом же новые левые не разделяют такого похвального уважения к институтам. Поэтому их разоблачения власти вообще не сопровождаются описанием институтов будущего. Их цель – это общество без институтов. В таком обществе люди спонтанно объединяются в жизнеутверждающие, аморфные союзы, от которых уже отвалилась отмершая оболочка из закона и обычая. В стремлении к миру без власти левые авторы обнаруживают, что им досаждают не только реальные институты, но и скрытые темные силы. Власть повсюду – не только вокруг, но и внутри. Она проникает в сознание вместе с чуждыми идеями, насаждаемыми правящим порядком. Как пишет Фуко:

Глупый деспот приковывает рабов железными цепями; истинный политик связывает их еще крепче цепью их собственных мыслей… Связь эта тем крепче, что мы не знаем, чем она держится… [Foucault, 1977, p. 102–103; Фуко, 1999, с. 150].

Однако попытка добиться социального порядка без доминирования неминуемо ведет к новой форме господства, которая, очевидно, еще хуже, чем предыдущая. Очертания новой властной структуры просматриваются уже в организации, необходимой для жестокого свержения старой. Как сказал о Кромвеле Эндрю Марвелл,

Изучение логики «революционного праксиса» подтверждает знаменитое наблюдение Роберто Михельса, известное как железный закон олигархии, согласно которому все революционные партии развиваются в направлении, противоположном своей освободительной миссии [Michels, 1915]. И спустя век с тех пор как Михельс, сам бывший радикальным социалистом, высказал эти мысли, никто так и не потрудился над тем, чтобы ответить на них. Даже несмотря на то, что они были повсеместно подтверждены историей.

А что насчет другого обвинения в адрес нашего мира: в «коммодификации», «овеществлении», «потребительстве», «инструментализации», «фетишизме»? Ярлыков много, но суть одна. Новояз скрывает за собой реальность и не дает к ней подобраться. Поэтому и здесь мы должны найти язык, на котором злу может быть дано точное описание и который позволил бы не только определить проблему, но и объяснить, почему она является именно нашей и почему она должна решаться не политическими методами, а, если это вообще нужно, путем изменения жизни .

Оправданные упреки в адрес «потребительской» культуры побуждают нас различать два образа жизни. Кант говорил, что мы должны относиться к ближнему как к цели и никогда только как к средству. Гегель указывал на «реализацию» нас как свободных существ в мире объектов. Аристотель утверждал, что мы должны держать в узде свои страсти и тогда добродетель победит порок. Оскар Уайльд различал вещи, имеющие ценность, и те, что имеют цену. Цели и средства, субъект и объект, добродетель и порок, ценность и цена – все эти противопоставления вертятся вокруг одного ключевого противоречия: между свободными индивидами и искушениями, не дающими им покоя. Уважать человеческую природу – значит поднять людей над миром объектов в сферу ответственного выбора. И из этой сферы, как мы знаем из основополагающего мифа нашей культуры, человек может пасть до мира простых вещей, чтобы самому стать вещью.

Когда все наши цели – это желания, все, к чему мы стремимся, эфемерно и взаимозаменяемо. Рынки существуют именно потому, что объекты страстей взаимозаменяемы. Можно назначать им цену, продавать и покупать. Но тем, что действительно важно, торговать нельзя. Например, половое влечение и любовь, которая из него вытекает, – не для рынка. Выставить их на продажу – значит изъять из них все человеческое. Это было известно и против этого предостерегали с начала времен, иначе откуда происходит выражение «древнейшая профессия»? И конечно, чем изобильнее объекты вожделения, тем сильнее они привлекают внимание, тем проще их заполучить и тем сильнее они закрывают от нас сферу внутренних ценностей.

В любой сфере человеческой деятельности дает о себе знать различие между теми вещами, которые обладают ценностью, и теми, что имеют цену. Предсказать, как будет вознаграждено стремление к объектам, имеющим ценность, невозможно. Ведь оно позволяет нам реализоваться, а не просто служит исполнению наших желаний. Нас мучают соблазны, и мы не даем себе остановиться, обманчиво полагая, что какой-нибудь очередной мыльный пузырь принесет удовлетворение. Ветхий Завет говорит, чтобы мы не создавали себе кумиров – не наделяли бы вещи душой. Современная психология предостерегает против дофаминовой зависимости, при которой долгосрочные привязанности становятся невозможными. Последователи Аристотеля учат нас, что счастье заключается в добродетели, при которой разум одерживает верх над сиюминутными желаниями. Адорно говорит, что подлинное искусство интересуется тем, какие мы на самом деле, тогда как популярные фетиши затягивают нас в теплые объятия клише. Мы должны смотреть на все эти вещи с точки зрения самопознания. Нужно понять: счастье зависит от стремления к правильным объектам, а не просто к тому, что случайно привлекло внимание или пробудило желание. Преодоление искушений – это духовная задача. Ни политическая система, ни экономический порядок, ни диктатура сверху не смогут заменить моральную дисциплину, которую должен соблюдать каждый, если мы хотим жить в мире изобилия, не выставляя при этом на продажу то, что нам более всего дорого: любовь, мораль, красоту и Бога.

Все это не значит, что дела не стали хуже. Но даже если проблемы идут от переизбытка, то должны ли мы вернуться в тот мир, где снова будем нуждаться? Или если проблема в ненасытности наших желаний, то как следует их контролировать и до какой степени? Дело в том, что мы знаем решение, и оно не политическое. Мы должны изменить свою жизнь . И чтобы сделать это, нам необходимы духовные авторитеты, способность жертвовать и отказ от того, чтобы деградировать до состояния машин желания Делёза и Гваттари. И эти изменения в образе жизни не придут из политики. Они вытекают из религии и культуры, в частности из той боговдохновенной культуры, которую мыслители, рассмотренные в гл. 7, хотели заменить чисто политическим взглядом на мир.

Это, конечно же, только первый шаг в ответе тому множеству мыслителей, которые считают идолопоклонство, сластолюбие и материализм злом нашего времени – не употребляя, разумеется, этих слов, поскольку они принадлежат естественному языку существующей культуры. Я не отрицаю того, что люди сейчас больше погружены в удовольствия, вызывающие зависимость, чем когда бы то ни было прежде. Или что бизнес сейчас еще больше ориентирован на то, чтобы поддерживать разрушительные аппетиты. Или что китч и клише сильнее, чем когда-либо, засорили каналы коммуникации. Но те левые, кто обратил на это внимание, в особенности Адорно, не предложили никакого решения, за исключением утопии, просто на том основании, что если выход и существует, то искать его следует не в сфере политики. Конечно, мы можем подвергать цензуре рекламу и медиа. Равно как и регулировать распределение товарной продукции. Либо до некоторой степени субсидировать ту разновидность искусства, которая отказывается быть китчем. Но это не подразумевает отречения от «капиталистической» системы. Да и не возымеет эффекта, если люди не будут располагать духовными ресурсами, которые позволят им противостоять своей грешной природе. Без них все жалобы слева – это пустые причитания и призывы к революции против первородного греха.