Амин Рамин - Язык, буквы, имена

Итак, после этой важной ремарки вернёмся к нашей теме. Представим себе общую универсальную программу, действующую для всех компьютеров – так сказать, для «компьютера вообще». И предположим, что программисту понадобилось создать разные виды компьютеров, так чтобы они отличались друг от друга. Если он проектирует компьютер, в котором отсутствует вход для наушников, то ему не нужна будет та часть программного обеспечения, которая отвечает за трансляцию звука через наушники – соответственно, он её просто удаляет. Если он производит модель с маленьким экраном, то изменяет блок, отвечающий за вывод сообщений на экран. И так далее. На выходе мы получим множество моделей, в каждой из которых за одинаковые детали будут отвечать сходные программные блоки, а различия станут определяться их удалением или перестановкой.

Предположим, что наш программист посредством таких манипуляций с блоками произвёл миллионы моделей, в каждой из которых присутствуют как отличия от других моделей, так и сходства. Есть маленькие модели, есть большие, есть примитивные, а есть продвинутые… А теперь представим, что на всё это множество взирает некий наблюдатель извне, ничего не понимающий в той логике, по которой действовал программист. Назовём этого наблюдателя «Чарльз». И вот, удивлённо разглядывая всё это многообразие, Чарльз решил выяснить, по какому же принципу оно появилось на свет. Увидев, что среди моделей есть маленькие и примитивные, а есть большие и продвинутые, он решил, что, наверное, вторые произошли от первых. Причём модели среднего типа были «переходными видами» между ними (а как иначе?). Сначала программист создал примитивные модели, а потом как-то апгрейдил их, что-то добавлял, так что в итоге получились красивые и многофункциональные. Чарльз даже решил нарисовать наглядную картинку того, как это происходило, своего рода генетическое древо компьютеров, отметив стрелочками переходы от их менее совершенных видов к более совершенным.

Через некоторые время, увидев, что компьютеры сами по себе прекрасно работают, Чарльз решил, что и программиста-то никакого не было: наверняка все модели появились сами собой. От самых маленьких и примитивных постепенно развились большие и совершенные. Чарльзу казалось, что найдено самое лучшее решение: он назвал своё открытие «эволюционной теорией компьютеров».

Но тут появился некто, решивший от простого созерцания моделей перейти к рассмотрению того, что у них внутри. В результате долгих стараний он обнаружил фрагменты программ, по которым работают все эти модели. И хотя он пока ещё не расшифровал эти программы полностью, перед его взором стала открываться совсем иная картина: оказалось, что и в самых примитивных, и в самых развитых моделях за сходные функции отвечают одни и те же программные блоки, так что не могло идти речи о происхождении одних от других…

На этом примере я образно и в самых общих чертах попытался представить, как всё могло быть. И дело выглядит так, что если современная наука сделает своей путеводной нитью такую «лего-модель» и выбросит в мусорную корзину эволюционизм и дарвинизм, она сможет объяснить очень многое.

(В скобках замечу: может быть, какой-то дотошный адепт дарвинистской секты, почитавший по теме немного больше, чем статью в Википедии, возразит, что имеет место множество случаев, когда, наоборот, за сходные функции в различных биологических видах отвечает разный набор генов. На это мы скажем, что разница в этом наборе может носить не нейтральный характер по отношению к данным функциям, а определяться тонкой настройкой различных подсистем и функций именно в рамках данного вида).

Та модель, которую мы в общих чертах описали, также прекрасно отвечает на вопрос, который любят задавать сторонники эволюции: если человек не произошёл от обезьяны, то почему у них столь близкий набор генов? Действительно, генетический код человека стоит гораздо ближе к обезьяне, чем, например, к собаке или тем более к какой-нибудь рыбе. Но объясняется это не происхождением человека от обезьяны, а просто тем, что их физические тела обладают наибольшим сходством и набором функций. За сходные признаки и функции должны отвечать сходные генетические блоки – поэтому «программное обеспечение» у них примерно одинаковое, как у близких моделей компьютеров, хотя никто в здравом уме не станет утверждать, что одна из этих моделей «произошла» от другой. Просто создатель компьютеров, учитывая их сходство, применил в обоих случаях одинаковые программные решения.

Подчёркиваю, что мы говорим сейчас исключительно о биологических функциях, связанных с нашим физическим телом, а не о сущностном подобии человека и обезьяны. В принципе, если отвлечься от высших способностей человека, то есть мышления и речи, и рассматривать его с сугубо биологической точки зрения, то обезьяна даже превосходит его: она обладает более мощной мускулатурой, специализацией органов и т. д. Если лишить человека его высших способностей – за счёт которых он как раз полностью вырывается из животного царства, стоит «по ту сторону» от него, – то он быстро проиграет тем же обезьянам в борьбе за существование и вымрет как вид в течение одного или двух поколений. Потом мы ещё вернёмся к этой теме.

Разумеется, одно только упоминание о подобных вещах вызывает в среде верующих дарвинистов жесточайший отпор, в духе «этого не может быть, потому что этого не может быть никогда». Причины такого поведения следует искать не в «объективном научном поиске», который они внешне провозглашают, а в угрозе утраты социальных позиций эволюционистской секты.

Ведь только в популярных пособиях пишут, что учёные «бескорыстно ищут истину». В реальности современная наука – это социальный институт, и как любой институт она борется за расширение своего влияния, финансовые потоки и другие социальные преференции. Теория Дарвина дала адептам позитивистской парадигмы огромные преимущества, вырвав на какое-то время инициативу у религии. Адепты материалистической науки очень хорошо поняли, что учение о «происхождении человека от обезьяны» даёт им отличное оружие в борьбе с церковью за влияние в обществе. Вот почему за дарвиновскую теорию ухватились с такой силой и держатся до сих пор. Дарвинизм поддержал иллюзию «всеобъясняющей науки», отправившей религию в отставку и как институт занявшей освободившуюся вакансию. На место папы и его клира сели главари научного сообщества и пропагандисты «научного» взгляда на мир. Одна церковь сменилась другой. Признание ложности дарвинизма тождественно для «научной» позитивистской церкви саморазвенчанию. Это все равно что для католичества признать кого-то из «отцов церкви» еретиком. Эволюционная теория и «происхождение человека от обезьяны» – непогрешимый догмат в учении «научной церкви» – догмат, развенчание которого было бы тождественно крушению всего здания. Поэтому она будет до конца цепляться за учение «святого Чарльза», пытаясь как-то приспособить его к новым фактам, противоречащим ему на каждом шагу.