Геннадий Бурлаков - Хозяйка Преисподней. Цикл «Отшельники». Том 5

А сама Девушка, которая еще мгновение назад была Рабыней, погружалась без движений всё глубже и глубже. Её тянул вниз тяжелый окованный железом щит, который так и не стал защитой привязанному к ней и к этому щиту мужчине, которого столь же короткое время назад звали и считали Воином. Более того, этот щит стал их общим грузом, который тянул их всё глубже и глубже. Но им обоим было уже всё равно, – они закончили свой круг земного пути и уходили в небытие.

Сестер и братьев у неё не было. Она росла в примерной немецкой семье в небольшом городке под Гамбургом. Городок прямоугольной застройки был в ее памяти всегда чистенький, ухоженный, с большим количеством цветов.

Ее папа был военным, – офицером в хорошем звании, – служил в закрытой военной части за городом. Он ездил на работу каждый день на своем джипе, и перед выездом за ворота сигналил ей. Ханна обязательно подбегала к окну, откидывала занавеску и махала ему вслед. По приезду папа снова сигналил, и тогда Ханна выбегала из дома и кидалась к нему на шею.

Мама, преподававшая музыку в их школе, позднее рассказала дочке, что папа очень хотел сына, но мама долго не могла забеременеть. И рождение дочки уже после того, как они и не ждали такую возможность, восприняли как подарок, как величайшее событие в жизни.

Семья была счастлива, родители жили как для себя, так и для дочки, домик их был удобным, школа в паре кварталов от дома.

Папа, с самого рождения не выпускавший дочку из рук всё свободное время, попутно научил ее многим мальчишеским приемам самозащиты. В благополучном городке, где все друг друга знали и дружили семьями, такой опыт ей, казалось, был не нужен. Это потом, когда она как-то поехала на экскурсию в другой город с классом, к ним начала приставать какая-то развязанная компания старших мальчиков… В результате Ханна сломала им два носа, одну лодыжку, одну ключицу, – и попала в полицейский участок. Никто не ожидал от такой маленькой девочки такую «вертушку» на одной ноге и такой полет свободной ноги, который разбросал обидчиков и в корне изменил расстановку сил в противостоящей друг другу толпе детей. Воспитатель, по вине которой дети-экскурсанты на короткое время остались без присмотра, не оставила ее ни на минуту, и сидела в участке рядом с ней, пока не приехал экстренно вызванный отец и не забрал дочку домой.

Воспитатель даже ничего не успела сказать стройному немолодому офицеру, – ему всё сказали родители «обиженных» мальчиков и полицейские района. После этого он, не говоря ни слова, поднял дочку на руки, отнес ее в свой джип и они уехали. Разбирались полицейские с мальчиками без её участия, а совместно с воспитателем и родителями детей, принявших участие в экскурсии.

По дороге домой папа подарил дочке большого мягкого медведя, которого впервые выбрала лично сама Ханна, целую сумку шоколада, новые яркие спортивные и очень удобные туфельки и большую бутылку сладкого газированного напитка. На этом подарки на тот день были закончены, и Ханна пообещала папе никогда никого ни при каких обстоятельствах первой не бить, – и выполнила свое обещание вплоть до отъезда в вуз на всей территории городка. Хотя после рассказов многочисленных участников той экскурсии к ней и так никогда никто не лез ни с советами, ни с проблемами для нее.

До конца школы Ханна ходила на занятия в закрытый женский клуб самообороны, где учили не только обороняться, но и нападать, – и весьма жестко, – на своих обидчиков, где учили владеть разными подручными и штатными средствами ведения поединка. Приняли ее в этот клуб, несмотря на ее детский возраст, после того, как она, приведенная отцом, показала свой «танец», в результате которого тренер клуба упал за пределами борцовского мата. Повторить этот «танец» так никто и не смог, – даже сам тренер. «Танец» назвали «ВОЛЧОК». А в процессе оттачивания движений в этом «танце» у Ханны появились варианты «верхнего», «среднего», «нижнего» боя и целый каскад неожиданных и внешне красивых, но очень опасных для ее противников «па» и движений. Для повышения эффективности Ханна отрабатывала «волчок» с различными подручными и штатными средствами ведения поединка. Смотрелось это просто убойно для всех, кто впервые это видел.

Но девочка подросла, и попросила папу, который к тому времени стал больше в звании и в талии, определить ее в одно очень малоизвестное закрытое военное учебное заведение, где из простых мальчиков и девочек делали супер-воинов мирового уровня. Папа почесал затылок, но дочка, не дав сказать ему ни слова, добавила, что выйдет из него уже старшим лейтенантом, если выполнит в качестве экзамена серьезное задание руководства.

– А сможешь? Ведь там задания могут быть просто очень сложными, – закряхтел отец, только теперь понявший, что выросла не просто девочка, а девочка-воин, девочка-офицер.

– Пап! Выполню. Честное слово! – звонко закричала Ханна.

Свое первое задание перед выпуском из учебного заведения и в звании сержанта она получила, и начала выполнять…

… в тихом хвойном лесу около Клиники. Никто не знал, что происходит в этом лесу, в этих сверхсовременных стенах, в головах их руководителей. И ей это надо было выяснить.

(Продолжение действий в хвойном лесу около Клиники – см. в трилогии «Материализация Легенды». Примечание автора.)

Артисту казалось, что над его головой плыло сияние, – круговое сияние, ангельская метка, – когда затих оркестр в свой яме, когда зрители восхищенным вдохом затихли на мгновение, – сразу после того, как он оборвал звучание своего голоса. Еще секунда, – и грянут нескончаемые аплодисменты вслед за его последним движением руки, словно очертившим его голос и поставивший точку сегодняшнему выступлению всего театра, всей труппе. Еще секунда, – и полетят ему под ноги букеты, побегут, чтобы прикоснуться к его плоти, толпы обожательниц. Еще секунда, – и к яркому свету софитов присоединится мощное освещение зала, и восторженные лица станут ему видны, вынырнув из глубокой тени. И именно в эту секунду, что отделяла всегда его голос от восторженного рёва толпы, обычно и возникало у него ощущение нимба над головой, ощущение величия и собственно безграничной славы.

«Остановись, мгновение! Ты прекрасно» – выражение великого немецкого ученого и писателя Иоганна Вольфганга Гёте в его бессмертной трагедии «Фауст» много раз приходила ему на память в этот миг. Ему хотелось этого «остановись», он бы променял на это «остановись» не только имеющиеся и грядущие земные блага, но посмертный небесный покой.

Ему казалось, что он парит над залом, над людьми в партере и бельэтаже, над их восхищенными душами и замершими в напряженном ожидании телами, руками, лицами.