Андрей Варвар - Храм пустоты

– Читал, что это всё уже было: Екклесиаст.

– Екклесиастил? Тьфу, читал?!

Что-то изобретателя вывело из равновесия, и он стал Македонским – крушителем стульев:

– gbpltw, kznm! (Маты на муравьином языке. Для перевода необходимо изменить раскладку клавиатуры).

Ант выдавил пару слёз в стакан и предложил Ормиге. В культуре муравьёв предложить напиток из собственных слёз – величайший знак примирения.

– Не македонь, дружище.

– Вода? Как и всё вокруг? Какая же ты незабудка: постоянно солишь раны, всё помнишь.

– Подумаешь, договорились! Я не виноват, что им, муравьям, нужно разделение: литература, музыка, живопись. Ну не захотели они всё получать в одном тюбике Гессе!

– Да ты ещё и гессишь меня! – Ормига заправился водой-бензином и продолжил превышать скорость, подрезая друга на шоссе. – Этот человек только выдумал литературную идею. Фикция. Не существует никакой игры в бисер. А моё изобретение есть. И не надо говорить, что его не приняли: многие передавали друг другу информацию обо всём, что им доступно, лишь в одной химической формуле. Производство развивалось, а эксперименты были весьма успешны, пока не пришли эти чёрные муравьи и не сказали, что все красные – враги.

– А ты с ними сотрудничать стал: коллаборационист.

– Да, я такой. Что, я должен оставить идею ради мнимого деления на красных и чёрных? Где оно сейчас, когда оба цвета кожи наконец-то полностью равны.

Теперь оторванная нога чёрного муравья ударилась о плавательный аппарат.

– Ладно, прости. Нам нечего делить: вероятно, мы вообще останемся одни. У людей такое уже было.

– Всемирный потоп?

– Да.

– Было и было. Теперь и людей-то нет.

– Может, всю их культуру всего-навсего поставили, как городки…

– И как метнули биту!

– Городки разлетелись. Вот и вся цель. А люди теперь думали, что у каждого свой путь и божественное благословение.

Ормига взял пробу воды, напоминавшей кислоту.

– Может, и у нас такая судьба – быть инструментом?

– Грустно.

– Мне кажется, даже инструмент свободен. Более того, он может быть свободнее того, кто его использует.

– Это как?

– Свобода в том, чтобы чувствовать её внутри, будучи полностью предопределённым. Эти люди… Может, они понимали себя, осознавали, что просто неотёсанные куски дерева, из которых случайность что-то выстраивает, чтобы в один прекрасный день…

На ковчег свалилось бревно и пробило обшивку. Вода стала заполнять отсеки.

– Ормига, мы гибнем.

– Нет, это просто бита: нас выбили. Кто-то победил.

– А мы?

– А мы свободны в своём поражении.

Страна муравьёв, распри между красными и чёрными, гениальные изобретения Ормиги, дружба с Антом, ковчег, конструкции, мысли, идеи, дома, материальное, концепции… Буль-буль-буль!

– Яхве, ты скоро? Я закуриваю.

– Да, сейчас. Эта проклятая кока-кола.

– Ха-ха, ну ты и потоп им устроил. Ладно, пойдём.

Абраам бросил в муравейник спичку. Через три минуты с палестинской стороны бросили ракету «кассам».

Из мемуаров неизвестного режиссёра-преступника:

«Это был первый сценарий, который я принёс мастеру. Он сразу же бросил его в урну. Я заплакал. Через пару дней уже его родные плакали над урной с прахом маэстро. Имеем ли мы право бросать, будучи брошенными? И что же это за сила, которая только бросает?»

64h. Не в реках крови может купаться планета, но в счастье. Оно бежит с гор, на которых возвышается храм пустоты. Он растопил лёд ограниченности, согрел любовью, расщепил всё сущее: вот откуда проистекает счастье, капля за каплей собирается оно воедино.

65a. Люди! Покиньте клетки городов, вернитесь к воздуху, земле и природе! Всё меньше здоровья в бетонных загонах, всё больше наказаний для вас и потомства. Что делать телам вашим так близко друг к другу, если души разделены и почти похоронены?

66p. Думающий медитирует в одиночестве, устраиваясь среди зелёного цвета лесов и полей. Нарисуйте и вы картины мудрости, украсив пейзажи яркостью внутренней жизни. Что город сейчас? Глупость и пережиток прошлого. Истинный прогресс и будущее – это не заоблачные мечты о путешествиях по вселенной, но реальность уединённых деревень и странствия в бездны себя.

67p. Нет в городах жизни, только лишь её иллюзия. Люди! Не обманывайтесь ложными надеждами и фальшивыми ценностями: нет ничего важного вовне, всё величайшее внутри храма пустоты, возведённого силами размышлений без мыслей.

68i. Люди! Проклято всё популярное, заклеймлено и поругано. Мир сходит с ума по преходящим вещам, по однодневным и обессмысленным поводам. Зачем прикасаться к болезни? Здоровье там, где вечность.

69n. И пусть безумцами в глазах слепых будут те, кто путешествует к храму и не обольщается соблазнительностью ложного. Они подлинно счастливы, и счастье их добродушно смеётся в лицо своим проклинателям.

70e. Счастье постоянно и вседоступно; оно улыбкой зазывает в храм того, кто оскорбляет. Но это не знак слабости, всепрощающая снисходительность – символ высшего существования.

71s. Люди! Вы не представляете блаженства, окутывающего своим туманом храм пустоты! А те, кто представляет, несут другим парящий восторг его.

73s. La gente oppure la letizia!

Мы живём в мире. Но так ли это на самом деле? Само утверждение нашего бытия – лишь набор жизненных символов. Что такое «мир», если не слово? И что такое слово, если не весь мир?

Открыть глаза. Пустить лучики света. Увидеть вещи. Объекты ли это? Нет, по-моему, всего лишь слова.

Просыпаемся и засыпаем на словах. Едим слова. Работаем словами. Слова…

Они околдовали Сартра. Они даже сделались его одноимённой книгой. Они захватывают каждого. От них не скрыться.

Скажите, пожалуйста, что такое лес? Это и forest, и foresta, и Wald, и Waud…

Признаемся: мы в действительности не знаем, что такое лес. Мы скармливаем себе лишь слова. А какие они разные и одновременно похожие! И разве они обозначают одно и то же?!

Нет, это чудовищно таинственный вопрос: какую музыку играет каждый «лес»?

Wald – здесь звуки каменного органа.

Foresta – пианино из тропических птиц.

Forest – падение укушенной трубы.

Waud – молчаливый плач шторма.

У каждого народа спрятана в «лесу» своя тайна. Язык создаёт действительность. Он не только способ, но и конечная цель, ибо язык – это и есть сама реальность, изучение которой подразумевает наслоение одной горной породы на другую, что приводит к многомерности восприятия и украшению жизни.

Иностранный язык – театральные подмостки, расширяющие пространство-время: новые личности, новые жизни, новые реальности.

Человек – это идущий в потоке толпы, но личность – это сила, идущая против.