Виктор Кротов - Притчи отовсюду. Сказки, эссе, истории, сны, диалоги из разных книг

Жильцы подземных этажей были мускулистыми и темнолицыми. У тех, кто постарше, лоб был увенчан угловатыми морщинами, образующими подобие заглавной буквы «Д». Верхние жители были толсты и на лицо и на тело. Говорили они весомо – в отличие от молчаливых нижних жителей и от средних, склонных к сбивчивой скороговорке. Но всё, что говорил любой из жителей Дома, можно было прочитать на стенке.

Между лозунгами и плакатами висели расписания. На каждом этаже была череда комнат, куда исчезали по расписанию местные жители. Мне заходить туда было страшно. На подземных этажах из комнат доносился лязг и треск, а из-под дверей тянулся дымок с ядовитым запахом. На средних этажах шелестели бумаги и веяло сигаретной горечью, а люди выходили из этих дверей очумевшими от скуки. Из верхних рабочих комнат не доносилось ни звука, и это было страшнее всего.

На спине у каждого из жильцов дома было нашито полотнище, просвечивающее водяными знаками. Шелком по полотнищу были вышиты каллиграфические надписи, каждую из которых венчала особая черная печать. Про каждого можно было прочитать, как его следует называть, с кем он обязался дружить, кого любить, где ему положено жить, чем заниматься, а также сколько раз он бывал на других этажах и на каких именно. Нередко я замечал людей, пробирающихся куда-то украдкой, в плащах или с ношей, заслоняющей надписи на спине, и других, с красными повязками на предплечье, которые незаметно преследовали первых.

В каждом коридоре кричало радио, в каждой комнате гудел телевизор. Мне было тоскливо и тревожно в этом Доме, я хотел выбраться из него. Но на нижних этажах окон не было вовсе, а на средних они были зарешечены. Я поднимался выше и выше, пока не добрался до верхнего этажа. Он был пуст.

Я выбрался на плоскую крышу. Здесь на привязи качался большой пёстрый воздушный шар с плетёной гондолой. Я влез в него, отцепил удерживающий трос, но шар не летел. Не удивительно – почти вся гондола была забита бумагами: перевязанные кипы, толстые папки, тугие рулоны. Я стал выбрасывать их, кипу за кипой, папку за папкой, охапками выбрасывал рулоны. В воздухе кружились плакаты, развевались лозунги – и опадали, обессиленные, на крышу. Воздушный шар стал медленно набирать высоту.

На мне были тяжёлые жаркие доспехи. Их блеск – с малиновым оттенком – слепил глаза мне самому. Одна железная перчатка сжимала копьё, другая лежала на рукояти меча. Конь, тоже покрытый железными пластинами, шагал ровно и уверенно, как робот.

Навстречу мне ехал рыцарь – тоже в латах, слитый воедино с конём. Вишнёвый отблеск доспехов означал одно: это враг. Наши кони убыстрили шаг. Копья опустились наперевес.

Мы столкнулись, копья лязгнули о металл, кони поднялись на дыбы, отпрянули – и вновь ринулись друг на друга. Сверкнули мечи. Клубилась пыль. Отважное железо упоённо звенело.

Мне было страшно: страшно скучно… Я вытащил руку из железного рукава, но он продолжал сам орудовать мечом. Нащупав сзади, за спиной, паз в доспехах, я раздвинул их, как дверцу, и выбрался наружу. Конь стряхнул меня со своего крупа, словно лишнюю тяжесть.

Поединок продолжался. Я отбежал в сторону, к узкому ручью, поросшему кустами цветущего шиповника, и увидел там своего соперника, выбравшегося на свободу ещё раньше меня. Он был светловолос, в белой рубашке с расстёгнутым воротничком и синих спортивных брюках. Мы улыбнулись друг другу – и оба обернулись на приближающийся грохот.

Брошенные нами рыцарские фигуры мчались на нас! Копья были нацелены в нашу сторону, кони скакали мерно и неотвратимо. Я в ужасе бросился бежать. Малиновый рыцарь настиг меня – и я вновь оказался в доспехах. Мир сузился до щели в забрале.

Мой конь развернулся и двинулся к месту поединка. Я увидел светлого своего соперника, который шёл навстречу своему вишнёвому рыцарю, будто не замечая ни направленного в сердце копья, ни самого всадника. Я застонал от отчаяния, но светловолосый парень прошёл сквозь грозного рыцаря, как сквозь облака пара, и весело зашагал дальше – вдоль ручья, мимо цветущего шиповника.

Вскоре я потерял его из виду, потому что мой конь двинулся навстречу вишнёвому всаднику. Копья лязгнули о металл.

Голубая трава, зелёные стволы деревьев и их фиолетовая листва – всё это было необычно даже для сна. Но куда необычнее было создание, с которым мы оказались рядом на голубой опушке зеленоствольного, фиолетоволиственного леса.

Больше всего оно напоминало августовское созвездие, спустившееся с ночного неба, чтобы по-человечески побеседовать о жизни с кем-нибудь из людей. Оно было большим и светлым. В его виолончельной интонации чувствовались грусть и доброта.

Мы с моей любимой сидели, держась за руки, и слушали его, как слушают музыку. Мы не жалели, что это не наша общая душа. Наша и так уже всегда с нами.

Я не «оно», распевало звёздное создание, не думайте обо мне «оно». Лучше называйте меня Онаон, в этом имени много воздуха и есть доля глубинного смысла. Конечно, у каждой общей души есть своё небесное имя, но это тайна, тайна. Онаон – так можно думать о каждой общей душе. Вы, люди, иногда о чём-то догадываетесь, вы придумали миф об Андрогине, вы говорите, что браки заключаются на небесах, но… О, как нелегко приходится нам от ваших заблуждений!..

Онаон затуманилась, запечалилась, взмахнула звёздными руками и вздохнула, повеяв на меня запахом сирени. И взглянула на нас так, что сердца наши дрогнули в ответ и отозвались сочувствием, не требуя подтверждений.

Спасибо, спасибо, откликнулась Онаон, сочувствие лечит. Тем более – сочувствие нашедшихся. А мне так трудно, так трудно. Ну поглядите, что он делает!.. Сейчас помогу вам увидеть… И Онаон дохнула на голубой ковер лужайки. Прозрачное пятно раздалось окном – не вниз, а в дневную земную жизнь из жизни звёздной и сновиденческой.

Усталый мужчина лет тридцати пяти сидел на кухоньке за столом, заваленным бумагами, и печатал на машинке. Кружка с кофейной гущей, пепельница с горой окурков выдавали в нём работоголика, отделённого своим занятием от всего остального мира.

Нет, нет, сокрушалась Онаон, вы только посмотрите на него! А ведь час назад он письмо от неё получил, которое она несколько лет не могла написать. И не помчался!.. Опять в свою работу забился. Ничего ещё не понял, хотя пора уже. Сколько можно по своей судьбе блуждать поперёк… А через месяц позвонит – она уже обижена будет, что не понял, не приехал сразу. А жизнь идёт, идёт… Не разгадают себя друг в друге – и всё сначала придется начинать. Кто верит из вас в странствия по воплощениям, кто не верит, но что же делать тем, кто не успел друг друга найти?.. И каково общей душе снова разрываться между двумя судьбами!..