Екатерина Кронгауз - Так вышло: 29 вопросов новой этики и морали

А:Да, не время нюансов, но кино смотреть стало очень интересно, я должен тебе сказать.

К:Можем ли мы видеть отражение того, что происходит, в искусстве?

А:Что-то, безусловно, отражается. Ты же знаешь, что музыку Рихарда Вагнера не исполняют в Израиле. Потому что его музыка ассоциируется с нацистским режимом в Германии. Тот же Вуди Аллен, кстати, сказал, что каждый раз, когда он слышит Вагнера, ему хочется напасть на Польшу. Вагнер, конечно же, не виноват в холокосте, он умер еще в XIX веке. Но что поделаешь, его музыка для евреев – абсолютное зло. И я, живя в России, эту эмоцию понимаю.

К:Ведь нам все равно на самом деле, кто творец. Главный вопрос – что с нами делает произведение? Я признаю, например, гений Ларса фон Триера, но смотреть его фильмы мне очень тяжело. И с другой стороны – все ли, что делает плохой человек становится злом?

А:Я не знаю. Не бывает же на самом деле плохих и хороших людей. Бывают хорошие и плохие поступки. И это очень важная вещь, про которую все всегда забывают.

К:Осуждать грех, но не грешника, да. Я считаю, что искусство должно как-то по-другому работать.

А:Мы любим искусство, потому что оно похоже на жизнь. А потом, когда оказывается, что его делают живые люди, мы картинно хлопаем глазами.

К:Скажи честно, готов ли ты пожертвовать кино, если вдруг выяснится, что талантливые люди часто не могут бороться с собственными искушениями?

А:Нет. И я даже могу доказать, что никто не готов. Потому что представь себе в качестве мысленного эксперимента фильм, сделанный только хорошими людьми.

К:Это будет невозможно смотреть. Тогда сколько подлости и насилия ты готов разрешить режиссерам и актерам? Чтобы перепахать кого-то, нужно самому быть хорошо перепаханным. Мы вообще хотим, чтобы искусство нас перепахивало? А чтобы отражало жизнь?

А:Да я просто хочу, чтобы все по-человечески друг к другу относились.

К:Вот это прекрасный финал для нашего этического подкаста – мы хотим, чтобы все было хорошо. Если серьезно, мне кажется, сейчас на эти вопросы нет ответа, мы еще не видим масштаба того, что происходит, еще не задействованы в этой болезненной игре все наши кумиры. Пока что люди с ужасом говорят: «О, нет, только не Луи Си Кей».

А:Ты написала в фейсбуке, что главное, чтобы не Колин Ферт.

К:Да, я не выдержу таких новостей про Колина Ферта.

В начале 2019 года в Париже был показан проект «Дау», который изначально задумывался как фильм про физика Льва Ландау, но в результате оказался гораздо более масштабным культурным явлением. Режиссер Илья Хржановский снимал «Дау» больше 10 лет. В Харькове были выстроены гигантские декорации – целый научно-исследовательский институт. В съемках участвовали сотни человек – в основном непрофессиональные актеры, математики, физики, художники, музыканты, журналисты – они надевали одежду 1920–1960-х годов и жили в интерьерах и условиях того времени, находясь практически круглосуточно под наблюдением камер. Проект вызвал много споров и критики – его называли и одним из самых интересных культурных событий десятилетия, и провалом десятилетия. Многие были возмущены даже не самими фильмами «Дау», посмотреть которые смогли далеко не все (сначала их показывали только в Париже и по специальной визе), а съемочным процессом – серьезными нарушениями морально-этических принципов, о которых сообщали некоторые участники проекта.

Андрей:Судя по всему, многие из тех, кто снимался в «Дау», были психологически травмированы в процессе производства этого произведения искусства, но никто из них не только не дошел до суда, но и не высказал громких публичных обвинений.

Катя:Я бы так сказала: есть миф о том, что многие участники проекта были психологически травмированы, обмануты, избиты, изнасилованы. Но людей, свидетельствующих об этом в публичном пространстве, особо нет, поэтому и возникает вопрос – нужно ли их защищать?

А:Защищать мы в этой ситуации можем символически – например, бойкотируя фильмы проекта «Дау». Журналист Александр Горбачев спросил своих многочисленных подписчиков в фейсбуке, пойдут ли они смотреть «Дау». Большинство ответило отрицательно.

К:Эта позиция очень понятна. Последние годы, пока Хржановский монтировал более 700 снятых часов, мы боролись за этику против насилия и против потребления насилия как искусства. Мне тут интересно другое – говорят, что люди могли посмотреть отснятые с их участием материалы и не разрешить их использовать в окончательном монтаже. Получается, что все элементы насилия – мы знаем, например, что в «Дау» неонацист Тесак режет свинью, женщину насилуют бутылкой – включены с согласия людей, которые там снимались. И что нам дает их согласие?

А:Если было дано согласие, можно ли считать, что преступления не было и перед нами произведение искусства? Тут есть, в общем, три позиции. Первая – вот есть произведение искусства, суди о его художественных качествах независимо от того, связаны ли с ним какие-то обвинения; вторая – смотреть произведение искусства, которое было создано с нарушением наших представлений о морально-этических нормах, это все равно, что скупать краденое; третья – информация о нарушениях не должна влиять на решение смотреть или не смотреть, но на восприятие того, что ты увидишь, она повлияет.

К:В журнале «Сеанс» вышло два текста о «Дау» – Юрия Сапрыкина и Александра Тимофеевского с Татьяной Толстой [12] Статья Юрия Сапрыкина «DAU. Темные начала» вышла в журнале «Сеанс»23 января 2019 года; статья Татьяны Толстой и Александра Тимофеевского «DAU. Я червь – я бог» – 25 января 2019 года. . В обоих написано, что это великое новаторское произведение искусства, которое показывает нам природу человека в глубоких и высокодуховных тонах. Но это сводит разговор к бесконечному спору поколений – вы со своей повесткой про насилие всех достали, смотрите со своей этикой западной и мелочной что-нибудь простенькое, а произведения искусства не трогайте.

А:Подожди, это вообще важно – искусство «Дау» или нет?

К:Мне кажется, важно. Ты же не спрашиваешь себя, должен ли ты ходить по улицам, на которых творится насилие, заходить в метро, если там кому-то оттоптали ноги.

А:Те, кто выступает против «Дау», исходят не из того, что там есть насилие, а из того, что насилие, как физическое, так и психологическое, – это часть производства, органическая составляющая проекта. И получается, что зрители, которые идут на «Дау» и знают про эту составляющую, хотят посмотреть в том числе на мучения людей.