Александр Левинтов - Мысли и мыследействия. Под редакцией Игоря Злотникова

Вот Эмма Гапченко – первая советская чемпионка Европы. Она так описывает свои переживания во время соревнований:

– я выхожу на линию огня в красивом белоснежном костюме. Мой лук – предел изящества и совершенства, моя поза грациозна и привлекательна, я думаю только о красоте движений и позиций. Когда эстетическое наслаждение достигает своей вершины, я отпускаю стрелу и она красиво, а потому точно летит в пеструю и красивую мишень.

Владимир Ешеев – бурят. Он – олимпийский чемпион, чемпион мира и Европы. Он был рекордсменом рекордное количество раз. Но стрельбу он видел совсем иначе:

– я вижу прицел и стрелу, я вижу цель и сливаюсь с ней, луком и стрелой в нечто единое и нераздельное. Когда наше единство и сосредоточенное понимание друг друга достигают предела, когда я перестаю отличать себя от мишени и становлюсь по сути мишенью сам, когда я чувствую, что касаюсь своей стрелой мишени, расположенной в девяноста метрах от меня, но ставшей совсем близко, касательно близко, я отпускаю стрелу, и она как бы без всякого расстояния оказывается в понятой мною мишени.

Таковы европейский и азиатский взгляды на цель, такова цель как процесс достижения и цель как вещное представление.

1. Оседание на землю, переход от gathering economy к produce economy породили коммуникативную речь, первым этапом которой стала объяснительная речевая операторика с причинно-следственными связями: мир предстал человеку не картиной, а процессом. Начался «детский» период бесконечных вопрошаний «почему?» и столь же бесконечных ответов «потому». Мир стал «объяснябельным», а потому диалогичным, ведь вопросы требовали внятного и продолжительного ответа. И это стало требовать понимания, но только у вопрошающего и внимающего [1].

Взаимопонимание – следующий шаг коммуникативной речи как телеологической операторики с побуждениями к действию. Для этого оказались необходимы институты власти, построенные не на авторитете и силе носителя власти, а стоящими за ним атрибутами (Божественность власти, право, законы и тому подобное). Возможно, именно в это время и возникла лингвистическая потребность в будущем времени.

Так коммуникация обеспечила выход человека в мышление, а именно – в логику, онтологию и топику. Появились первые мыслители-проводники и поводыри в мире мышления. В отличие от сознания, в мышлении отсутствуют гендерные предпочтения: мышление стало всеобщим достоянием.

Речь стала речью, рекой, где мощные струи дискурса живут вместе с мельчайшими брызгами смыслов, речь стала длинной и полноводной и вместе с тем капельной. От слов человек перешел к слогам и семам, а от слогов – к буквам, хотя в некоторых языках, например, английском, буквы до сих пор являются слогами. Операторика обогатилась комбинаторикой: люди научились складывать из кубиков букв слова – понадобился порядок букв, алфавит.

И сознание, и мышление – можно хотя бы предположить пути и механизмы освоения их человеком: понимание является принципом и признаком непокинутости и непокидаемости человека духом Разума [2].

Техники понимания должны быть древнее техник знания. Сюда относятся и медитация, и интроспекция, и исихастия, и все виды рефлексии [3]. В дзен-буддизме рекомендуется, в целях включения в понимание и постижение, «слегка скосить взгляд», чтоб потерять онтологическую четкость, и «поглупеть», освободив себя от логик, знаний и опыта.

2. Реальность в корне своем несет греческий «реа», имеющий два значения: «пространство» (богиня Пространства Рея, жена бога Времени Хроноса, пожиравшего собственных детей, кропотливо вынашиваемых Реей) и «вещь». Этот смысл, вторичный по отношению к пространству, является в данном контексте ключевым.

«Вешь» отличается от предмета тем, что, помимо своей материальности, о которой говорит Платон, еще и «вещает», несет весть – отражение и слабую, полупрозрачную, полупризрачную тень идеи. Понять заключенную в вещи, а, точнее, за вещью, идею, суть этой вещи, можно, пристально изучая ее (взглядом, рассудком, разумом, инструментально) и историю возникновения вещи.

Реальность – это овеществление мира, придание окружающим нас предметам голоса, подающего вести о себе. Понимание в реальности есть понимание вести, несомой внешним миром и его предметами.

Впрочем, овнешнять можно все, в том числе и себя: рефлексивно мы можем самоустраниться из себя и начать понимать себя как нечто внешне данное и вещающее о себе.

Понимание реализуется в вещах.

3. Но оно может также актуализироваться в действиях, процессуально, если действие или акт действия (логическая, логизированная и логистическая единица действия) распадается на процедуры и операции. И эта актуализация происходит не в реальном мире, не в мире вещей, а в мире наших действий, в действительности, либо опережая эти действия (проспективное понимание), либо параллельно этим действиям (актуальное понимание), либо вослед им (ретроспективное понимание).

Совместимы ли два этих понимания? – разумеется. Их совместность и задает разнообразие структур понимания, а также «квантово-волновую» природу понимания и как ага-эффекта и как процесса.

Сочетание понимания как ага-эффекта и как процесса, verstehenung, описывается кривой, известной в физике как delta функция: пологий продолжительный подъем сменяется всплеском, а затем продолжается на другом, более высоком уровне до следующего всплеска.

Эта кривая легко проектируется на «герменевтический круг» Шляйермахера: понятые фрагменты соответствуют всплескам ага-понимания, понимаемые – пологим участкам кривой. Естественно, что у каждого – своя непредсказуемая частота всплесков, свои понятые реперы в этом круге.

Необходимо заметить, что всплески ага-понимания возникают в состоянии циз-транса (понятие, введенное А. Сосландом): не запредельным отлетом в трансцедентальное, а контролируемым со стороны разума и рациональности инобытием, рефлексивно позволяющим удерживать не только состояние транса, но и понимать, за счет каких средств этот циз-транс («то тут-то там транс») возникает и держится.

Достижение и пребывание в циз-трансе возможно в весьма ограниченном наборе деятельностей: в музыке и поэзии (более общо – в искусстве и творчестве), в безумии и состояниях искусственного безумия (алкоголь, наркотики и т.п.), при восхождении в абстрактное в «надразумное» пространство, за пределы обыденно разумного (математика, теоретическая физика и т.п.).

В этих возвышенных циз-трансах недопустимо долгое зависание – можно ведь и не вернуться. Фиксации этих озарений не всегда возможны – и тогда остается лишь эйфория.